Выйдя от Сен-Люка, король увидел, что его приказ уже выполнен и весь двор собрался в главной галерее.

Тогда он осыпал своих друзей кое-какими милостями: сослал в провинцию д'О, д'Эпернона и Шомберга, пригрозил отдать под суд Можирона и Келюса, если они еще раз посмеют напасть на Бюсси, Бюсси пожаловал свою руку для поцелуя, а своего брата Франсуа обнял и долго прижимал к сердцу.

К королеве он был чрезвычайно внимателен, наговорил ей тьму любезностей, и придворные даже подумали, что за наследником французского престола теперь дело не станет.

Однако обычный час отхода ко сну приближался, и нетрудно было заметить, что король, елико возможно, оттягивает свой вечерний туалет. Наконец часы в Лувре пробили десять. Генрих медленно обвел глазами придворных; казалось, он раздумывал, кому бы поручить то занятие, от которого уклонился Сен-Люк.

Шико перехватил его взгляд.

- Вот так раз! - сказал он со своей обычной бесцеремонностью. - Нынче вечером ты, мне кажется, строишь глазки, Генрих. Может быть, ты ищешь, кому бы преподнести жирное аббатство с десятью тысячами ливров дохода? Сгинь, нечистая сила! А какой лихой приор из меня выйдет! Подавай сюда твое аббатство, сын мой, подари его мне.

- Сопровождайте меня, Шико, - сказал король. - Доброй ночи, господа. Я иду спать.

Шико повернулся к придворным, подкрутил усы, принял грациозную позу и, томно закатив глаза, повторил, подражая голосу Генриха; - Доброй ночи, господа, доброй ночи. Мы идем спать. Придворные закусили губы, король покраснел.

- Ах да, - спохватился Шико, - а где мой куафер, где мой брадобрей, где мой камердинер - и прежде всего где моя помада?

- Нет, - возразил король, - ничего этого не будет.

Начинается пост, и я приступил к покаянию.

- Ах, до чего жаль помады, - вздохнул Шико. Король и шут вошли в уже знакомую нам королевскую опочивальню.

- Так вот оно как, Генрих! - сказал Шико. - Стало быть, я в фаворе, не правда ли? Стало быть, без меня не обойдешься? Стало быть, я смазлив, смазливее этого купидона Келюса?

- Замолчи, шут! - приказал король. - А вы оставьте нас, - обратился он к слугам.

Слуги повиновались, дверь за ними закрылась, Генрих и Шико остались одни. Шико с удивлением посмотрел на короля.

- Зачем ты их отослал? - спросил он. - Ведь нас с тобой еще не умастили притираниями. Может, ты хочешь намазать меня собственноручно, своей королевской десницей? Ну что ж! Эта епитимья не хуже любой другой.

Генрих не отвечал. Они были одни, и два короля, безумец и мудрец, посмотрели в глаза друг другу.

- Помолимся, - сказал Генрих.

- Спасибо! Вот удружил! - воскликнул Шико. - Нечего сказать, приятное времяпрепровождение. Если ты за этим меня пригласил, то лучше мне вернуться обратно в ту дурную компанию, в которой я находился. Прощай, сын мой. Доброй ночи.

- Останьтесь! - приказал король.

- Ото! - воскликнул Шико, выпрямляясь. - Кажись, мы вырождаемся в тиранию. Ты деспот! Фаларис! Дионисий! Мне здесь надоело. Нынче я целый день по твоей милости обрабатывал плеткой из бычьих жил плечи своих лучших друзей, а пришел вечер - и ты хочешь начать все с начала... Чума меня возьми! Отложим это занятие, Генрих. Нас здесь всего лишь двое, а когда двое дерутся.., каждый удар попадает в цель.

- Замолчите вы, несносный болтун, - прикрикнул на шута король, - и подумайте о своих грехах.

- Добро! Вот мы и договорились. Ты хочешь, чтобы я каялся? Ты этого от меня хочешь? Ну, а в чем мне каяться? В том, что я сделался шутом у монаха? Confiteor... Я раскаиваюсь, mea culpa... Это моя вина, это моя вина, это моя тягчайшая вина!

- Не богохульствуй, жалкий грешник, не богохульствуй, - сказал король.

- Ах, так! - воскликнул Шико. - Пусть лучше меня посадят в клетку со львами или с обезьянами, лишь бы не оставаться здесь, взаперти с королем-маньяком. Прощай, Генрих! Я ухожу.

Король схватил ключ от двери.

- Генрих, у тебя страшный вид, и предупреждаю, если ты меня не выпустишь отсюда, я кликну людей, я буду кричать, я сломаю дверь, я разобью окно. Я!..Я!..

- Шико, - печально сказал король, - Шико, друг мой, ты пользуешься моим угнетенным состоянием.

- А-а, я понимаю, - ответил Шико, - тебе страшно остаться совсем одному, все вы, тираны, такие. Прикати построить тебе двенадцать комнат, как Дионисий, или двенадцать дворцов, как Тиберий. А пока что возьми мою шпагу и позволь мне забрать с собой ножны от нее. Согласен?

При слове "страшно" в глазах короля сверкнула молния, затем он поднялся, охваченный какой-то странной дрожью, и зашагал по комнате.

Во всем теле Генриха чувствовалось такое возбуждение, а лицо его так побледнело, что Шико подумал - уж не заболел ли король на самом деле. С испуганным видом он следил за тем, как Генрих описывает круги по комнате, и, наконец, сказал ему:

- Послушай, сын мой, что с тобой стряслось? Поделись своими страхами со мной, с твоим дружком Шико.

Король остановился перед шутом, глядя ому прямо в глаза.

- Да, - сказал он, - ты - мой друг, мой единственный друг.

- Кстати, в аббатстве Балансе пустует место приора, - заметил Шико.

- Слушай, Шико, ты умеешь хранить тайну?

- Недостает приора и в аббатстве Питивьер, а там пекут чудесные пироги с жаворонками.

- Несмотря на твои шутовские выходки, - продолжал король, - ты человек отважный.

- Тогда зачем мне аббатство, подари мне лучше полк.

- И даже можешь дать разумный совет.

- В таком случае не надо мне твоего полка, назначь меня советником. Ах, нет, я передумал. Лучше полк или аббатство. Я не хочу быть советником. Тогда мне придется во всем поддакивать королю.

- Замолчите, Шико, замолчите, час приближается, ужасный час.

- Что на тебя опять накатило? - спросил Шико.

- Вы увидите, вы услышите.

- Что я увижу? Кого услышу?

- Подождите немного, и вы узнаете все, все, что хотите знать. Подождите.

- Нет, нет, ни за что на свете я не стану ждать. И какая бешеная блоха укусила твоего батюшку и твою матушку в ту злосчастную ночь, когда им вздумалось тебя зачать?

- Шико, ты храбрый человек?

- Да, и горжусь этим. Но я не стану подвергать мою храбрость такому испытанию. Сгинь, нечистая сила! Если король Франции и Польши вопит ночью, да так громко, что во всем Лувре поднимается переполох, то с меня-то что взять? Я человек маленький и могу даже опозорить твою опочивальню. Прощай, Генрих, позови своих капитанов, швейцарцев, привратников, аркебузиров, а мне позволь выбраться на свободу. К дьяволу невидимую погибель! К дьяволу неведомую опасность!

- Я вам приказываю остаться, - властно произнес король.

- Клянусь честью! Вот забавный монарх, он хочет отдавать приказания страху. Я боюсь, боюсь, говорю тебе. Ко мне! На помощь!

И Шико вскочил на стол, несомненно для того, чтобы заранее занять выгодную позицию на тот случай, если объявится какая-то опасность.

- Ну, ладно, шут, раз уж иначе ты не замолчишь, я тебе все расскажу.

- Ага, - сказал Шико, потирая руки. Он осторожно слез со стола и обнажил свою длинную шпагу. - Великое дело спать заранее. Мы это все мигом распутаем. Ну, рассказывай, рассказывай, сын мой. Похоже, тут завелся крокодил, не так ли? Сгинь, нечистая сила! Клинок у меня добрый, я им каждую неделю мозоли срезаю, а мозоли у меня исключительно твердые.

И Шико удобно расположился в большом кресле, поставив перед собой обнаженную шпагу; ноги его обвились вокруг клинка, как две змеи - символ мира - вокруг жезла Меркурия.

- Прошлой ночью, - начал Генрих, - я спал...

- И я тоже, - подхватил Шико.

- И вдруг ощутил на лице какое-то дуновение...

- Это крокодил, он проголодался и слизывал с тебя помаду.

- Я наполовину проснулся и почувствовал, что волосы на моей бороде встали дыбом от страха.

- Ах, ты вгоняешь меня в дрожь, - сказал Шико, съежившись в кресле и опираясь подбородком на эфес шпаги.

- И тут, - проговорил король голосом настолько слабым и неуверенным, что Шико с большим трудом улавливал слова, - и тут в комнате раздался голос, и звучал он так горестно, что потряс меня до глубины души.

- Голос крокодила, да. Я читал у путешественника Марко Поло, что крокодил обладает необыкновенным голосом, он может даже подражать детскому плачу. Но успокойся, сын мой, если он явится, мы его убьем.

- Слушай хорошенько.

- А я что делаю, черт возьми? - возмутился Шико, распрямляясь, как на пружине. - Я весь превратился в слух: неподвижен, что твой пень, и нем, будто карп.

Генрих продолжал еще более мрачным и скорбный тоном:

- "Жалкий грешник!.." - сказал голос.

- Ба! - прервал короля Шико. - Голос произносил слова. Значит, это был не крокодил?

- "Жалкий грешник! - сказал голос. - Я глас господа бога твоего!" Шико подпрыгнул, затем снова расположился в кресле.

- Господа бога? - переспросил он.

- Ах, Шико, - ответил Генрих, - этот голос ужасал.

- А звучал-то он красиво? - спросил Шико. - И что, он действительно смахивал на трубный глас, как говорится в Писании?

- "Ты здесь? Ты внемлешь? - продолжал голос. - Внемлешь мне, закоренелый грешник? Ты что же, решил по-прежнему коснеть во грехе и погрязать в беззакониях?" - Скажите пожалуйста, ай-яй-яй! Однако, насколько я могу судить, глас божий, пожалуй, сходен с голосом твоего народа.

- Затем, - сказал король, - последовала добрая тысяча других попреков, которые, уверяю вас, Шико, показались мне очень жестокими.

- Ну дальше, рассказывай дальше, сын мой, расскажи, расскажи, чем тебя попрекал этот голос. Я хочу знать - хорошо ли осведомлен господь бог.

- Нечестивец! - воскликнул король. - Коли ты сомневаешься, я прикажу тебя наказать.

- Я-то? - сказал Шико. - Я не сомневаюсь, нет, но меня удивляет одно: почему господь бог ждал до этого дня, чтобы на тебя обрушиться? Неужели со времен потопа он научился терпению? Итак, сын мой, - продолжал Шико, - тебя охватил невыносимый страх.

- О да!

- И было от чего.

- Пот ручьями стекал по моему лицу, мозг застыл в костях.

- Совсем как у Иеремии, а впрочем, это вполне естественно. Ей-богу, будь я на твоем месте, со мною еще и не такое бы творилось. И тогда ты позвал на помощь?

- Да.

- И все сбежались?

- Да.

- И принялись искать?

- Повсюду.

- И доброго боженьку не нашли?

- Нет. Этот голос умолк.

- Зато раздался твой. Да-а, действительно страшно.

- Так страшно, что я позвал духовника.

- Ага! И он появился?

- Тут же.

- Послушай-ка, сын мой, будь со мной откровенен и, против своего обыкновения, скажи мне правду. Что думает об этом откровении твой духовник?

- Он содрогнулся.

- Еще бы!

- Он перекрестился; и так же, как бог, приказал мне покаяться.

- Отлично, покаяние никогда не мешает. Но о том, что тебе привиделось или, скорее, послышалось, что он сказал?

- Он сказал: это указание свыше, чудо, и нужно подумать о спасении государства. Поэтому нынче утром я...

- Что ты сделал нынче утром, сын мой?

- Я дал сто тысяч ливров иезуитам.

- Великолепно!

- И я исполосовал ударами дисциплины свою кожу и кожу моих молодых любимцев.

- Прекрасно! И это все?

- Как это все? А ты сам что думаешь, Шико? Я не к шуту обращаюсь, а к человеку разумному, к другу.

- Ах, государь, - серьезно сказал Шико, - сдается мне, у вашего величества был кошмар.

- Ты так думаешь?

- Все это привиделось вашему величеству во сне, и сон не повторится, если ваше величество не будет забивать себе голову разными мыслями.

- Сон? - сказал Генрих, с сомнением качая головой. - Нет, нет. Я уже не спал, отвечаю тебе за это, Шико.

- Ты спал, Генрих.

- Ничуть, глаза у меня были широко открыты, - Случается, и я сплю с открытыми глазами.

- Но я этими глазами видел, а так не бывает, когда в самом деле спишь.

- Ну и что же ты видел?

- Я видел лунный свет на оконных стеклах и зловещий блеск аметиста на рукоятке моей шпаги, на том самом месте, где ты сейчас сидишь, Шико.

- А светильник, что с ним стало?

- Он погас.

- Сон, любезный мой сын, чистейший сон.

- Почему ты не веришь, Шико? Разве ты не слышал, что господь говорит с королями всякий раз, когда он собирается произвести па земле какие-нибудь великие изменения?

- Да, он с ними говорит, это правда, - сказал Шико, - но таким тихим голосом, что они его никогда не слышат, - Но почему ты не хочешь поверить?

- Потому что ты слишком хорошо все слышал.

- Ну ладно. Понимаешь теперь, почему я велел тебе остаться? - спросил король.

- Черт возьми! - ответил Шико.

- Затем, чтобы ты сам слышал, что скажет голос.

- Нет, затем, что если мне вздумается повторить то, что я услышал, люди скажут - Шико валяет дурака. Шико - нуль, Шико - ничтожество, Шико - безумец, и что бы он там ни болтал первому встречному, все одно никто ему не поверит. Неплохо задумано, сын мой.

- Почему вам не придет в голову, мой Друг, - сказал король, - что я доверяю эту тайну вашей испытанной верности?

- Ах, не лги, Генрих, ведь если голос появится, он попрекнет тебя этой ложью. А у тебя и без того грехов выше головы. Но будь по-твоему: принимаю твое предложение. Я с удовольствием послушаю глас божий, может быть, он скажет кое-что и для меня.

- А что нам делать до тех пор?

- Лечь спать, сын мой.

- Но если...

- Никаких "если".

- И все же...

- Не думаешь ли ты, что, оставаясь на ногах, сможешь помешать гласу господню заговорить? Король превосходит своих подданных только на высоту своей короны, а когда у тебя голова не покрыта, поверь мне, Генрих, ты такого же роста, как и все остальные люди, и даже пониже кое-кого из них.

- Хорошо, - сказал король, - значит, ты остаешься со мной?

- Договорились.

- Ладно, я ложусь.

- Добро!

- Но ты, ты ведь не ляжешь?

- И не подумаю.

- Я скину только камзол.

- Как тебе угодно.

- Штаны снимать не буду.

- Правильная предосторожность.

- Ну, а ты?

- Я останусь в этом кресле.

- А ты не заснешь?

- За это не поручусь. Ведь сон, все равно что страх, сын мой, не зависит от нашей воли.

- Но по крайней мере постарайся не заснуть.

- Успокойся, я буду себя пощипывать! Впрочем, голос меня разбудит.

- Не шути с голосом, - предупредил Генрих, который уже занес было ногу над постелью, но тут же ее отдернул.

- Ну, валяй, - сказал Шико. - Ты что, ждешь, чтобы я тебя уложил?

Король вздохнул, осмотрел тревожным взглядом все углы и закоулки комнаты и, дрожа всем телом, скользнул под одеяло.

- Так, - сказал Шико, - теперь мой черед. И он растянулся на кресле, обложившись со всех сторон подушками и подушечками.

- Ну, как вы себя чувствуете, государь?

- Неплохо, - отозвался король. - А ты?

- Очень хорошо. Доброй ночи, Генрих.

- Доброй ночи, Шико, только ты не засыпай, пожалуйста.

- Чума на мою голову! Я и не собираюсь, - сказал Шико, зевая во весь рот.

И оба сомкнули глаза, король - чтобы притвориться спящим, Шико - чтобы и вправду заснуть.