Назавтра после этого дня или, скорее, этой ночи, около девяти часов утра, Бюсси спокойно завтракал в компании Реми, и тот в своем качестве лекаря предписывал ему разные подкрепляющие средства. Они беседовали о вчерашних событиях, и Реми пытался вспомнить легенды, изображенные на фресках церквушки святой Марии Египетской.

- Послушай, Реми, - внезапно спросил его Бюсси, - тебе не показался знакомым тот дворянин, которого окунули в чан на углу улицы Кокийер, когда мы там проходили?

- Разумеется, господин граф, и даже до такой степени, что я с той минуты все стараюсь вспомнить его имя.

- Значит, ты его тоже не узнал?

- Нет. Он был уже основательно синий.

- Мне следовало бы выручить его, - сказал Бюсси, - долг порядочных людей защищать друг друга от всякого сброда. Но, по правде, Реми, я был слишком занят своими делами.

- Если мы его и не узнали, - сказал Одуэн, - зато он наверняка нас узнал, ведь мы-то были нашего естественного цвета. Мне показалось даже, что он злобно на нас таращился и грозил нам кулаком.

- Ты в этом уверен, Реми?

- За то, что таращился, я головой отвечаю, а насчет кулака и угроз не совсем уверен, - сказал Одуэн, знавший вспыльчивость Бюсси.

- В таком случае, Реми, надо узнать, кто был этот дворянин. Я не могу оставить безнаказанным подобное оскорбление.

- Постойте, постойте, - вскрикнул вдруг Одуэн так, словно он только что выскочил из ледяной воды или прыгнул в кипяток. - Ах, боже мой! Вспомнил! Я знаю, кто это.

- Как ты мог узнать?

- Я слышал, что он ругался.

- Клянусь смертью Христовой, всякий бы ругался в подобном положении!

- Да, но он ругался по-немецки.

- А!

- Он сказал: Gott verdainme.

- Значит, это Шомберг.

- Он самый, господин граф, он самый.

- Тогда, дорогой Реми, готовь твои мази., - Почему?

- Потому что в скором времени придется тебе штопать его шкуру или мою.

- Вы не будете настолько безумны, чтобы позволить убить себя сейчас, когда вы наконец здоровы и так счастливы, - сказал Реми, подмигивая. - Какого черта! Ведь святая Мария Египетская уже один раз вас воскресила, ей может и прискучить сотворять чудо, за которое сам Христос брался всего лишь дважды.

- Совсем напротив, Реми, - ответил граф, - ты себе и не представляешь, какое это наслаждение - рисковать своей жизнью, когда ты счастлив. Уверяю тебя, что я дерусь без всякой охоты после крупного проигрыша в карты, или после того, как я застал мою любовницу на месте преступления, или когда я недоволен собой. И, наоборот, каждый раз, когда кошелек мой туго набит, на сердце легко и совесть моя чиста, я выхожу на поединок смело и с шутками. Именно тогда я бываю уверен в своей руке и вижу противника насквозь. Я подавляю его своим везением. Я нахожусь в положении человека, который счастливо играет в "пас-дис" и чувствует, как ветер удачи метет к нему золото его соперника. Нет, именно в такие минуты я блистателен, уверен в себе, именно тогда я делаю выпад правой ногой. Сегодня я дрался бы великолепно, Реми, - сказал молодой человек и протянул лекарю руку, - потому что, благодаря тебе, я счастлив!

- Минутку, минутку, - сказал Одуэн, - тем не менее вам придется, если вы не возражаете, отказаться от этого удовольствия. Одна прекрасная дама из числа моих друзей поручила вас моим заботам и вынудила меня поклясться, что я сохраню вас здоровым и невредимым; вынудила под предлогом, что вы обязаны ей жизнью и поэтому не можете распоряжаться этой жизнью без ее согласия.

- Мой добрый Реми, - сказал граф, погружаясь в те туманные мечтания, при которых влюбленный воспринимает все, что совершается и говорится вокруг него, так, как в театре мы видим декорации и актеров на сцене сквозь прозрачный занавес: неясно, без отчетливых линий и ярких красок. Это чудесное состояние полусна, когда, отдаваясь всей душой нежным мыслям о предмете вашей любви, вы одновременно чувствами воспринимаете слова или жесты друга.

- Вы называете меня "добрым Реми", - сказал Одуэн, - потому что я дал вам возможность снова увидеть госпожу де Монсоро, но станете ли вы называть меня "добрым Реми", когда окажетесь разлученным с нею, а, к несчастью, этот день близок, если уже не настал.

- Что ты сказал? - вскричал, встрепенувшись, Бюсси. - Не будем с этим шутить, мэтр ле Одуэн!

- Э! Сударь, я не шучу. Разве вы не знаете, что она уезжает в Анжу и что я сам тоже обречен на страдания из-за разлуки с мадемуазель Гертрудой? Ах!..

Бюсси не мог сдержать улыбки при виде притворного отчаяния Реми.

- Ты ее очень любишь? - спросил он.

- Еще бы.., и она меня тоже... Если бы вы знали, как она меня колотит.

- И ты ей это позволяешь?

- Из-за любви к науке; благодаря Гертруде я был вынужден изобрести превосходную мазь от синяков.

- В таком случае тебе следовало бы послать несколько баночек Шомбергу.

- Не будем больше говорить о Шомберге, пусть он сам о себе позаботится.

- Да, и вернемся к госпоже де Монсоро или, вернее, к Диане де Меридор, потому что, знаешь...

- Бог мой, конечно, знаю.

- Реми, когда мы едем?

- А! Я так и думал. Как можно позже, господин граф.

- - Почему?

- Во-первых, потому, что в Париже находится наш дорогой принц, глава анжуйцев, который прошлым вечером ввязался, как мне кажется, в такие дела, что мы ему, очевидно, понадобимся.

- Дальше?

- Дальше, потому что господин де Монсоро, словно по какой-то особой милости к нам небес, ни о чем не подозревает, - во всяком случае, ни в чем не подозревает вас, но может заподозрить кое-что, если вы исчезнете из Парижа в одно время с его женой, которая ему не жена.

- Ну и что? Какое мне дело до его подозрений?

- О! Разумеется. Но мне-то до этого есть дело, и очень большое, любезный мой господин. Я берусь штопать дыры от ударов шпаги, полученные на поединках, потому что вы превосходно фехтуете и у вас никогда не бывает серьезных ран, но я отказываюсь иметь дело с кинжальными ранами, нанесенными из засады, и в особенности когда их наносят ревнивые мужья. Эти скоты в подобных случаях бьют изо всех сил. Вспомните беднягу господина де Сен-Мегрена, так злодейски убитого нашим другом, господином де Гизом.

- Чего же ты хочешь, мой милый, коли мне на роду написано погибнуть от руки Монсоро!

- Значит?

- Значит, он меня и убьет.

- А через педелю, через месяц или через год госпожа де Монсоро станет женой своего супруга, что приведет в бешенство вашу бедную душу, которая увидит это сверху или снизу и не сможет ничему помешать, поскольку у нее не будет тела.

- Ты прав, Реми, я хочу жить.

- В добрый час! Но жить - это еще не все, поверьте мне, надо еще следовать моим советам и быть любезным с Монсоро. Он сейчас ужасно ревнует к герцогу Анжуйскому. Тот, пока вы тряслись от лихорадки у себя в постели, прогуливался под окнами дамы, словно преуспевающий испанец, и был опознан по своему лютнисту Орильи. Оказывайте всяческие любезности милейшему супругу, который не является супругом, и даже не заикайтесь ему о его жене. Да вам это и ни к чему, вы и сами все о ней знаете. Тогда он будет рассказывать повсюду, что вы единственный дворянин, обладающий добродетелями Сципиона: стойкостью и целомудрие:

- Мне кажется, ты прав, - сказал Бюсси. - Сейчас, когда я больше не ревную к этому медведю, я его приручу. Ну и посмеемся же мы! Ах, Реми, теперь проси от меня всего, что хочешь, мне все легко - я счастлив.

В эту минуту кто-то постучался в дверь; собеседники замолчали.

- Кто там? - спросил Бюсси.

- Монсеньер, - ответил один из его пажей, - там внизу какой-то дворянин хочет говорить с вами.

- Говорить со мной в такую рань, кто же это?

- Высокий господин, одетый в зеленый бархат и розовые чулки, немного смешной, но вид у него человека порядочного.

- Гм, - вслух подумал Бюсси, - не Шомберг ли это?

- Он сказал: "Высокий господин".

- Верно. Тогда, может быть, - Монсоро?

- У этого вид человека порядочною - Ты прав, Реми, это не может быть ни тот, ни другой. Впустите его.

Через короткое время человек, о котором говорил паж, показался на пороге.

- Ах! Бог мой! - вскричал Бюсси при виде посетителя и поспешно встал, а Реми, как и подобает скромному другу, вышел в соседнюю комнату. - Господин Шико! - воскликнул Бюсси.

- Он самый, господин граф, - ответил ему гасконец. Бюсси уставился на него с тем изумлением, которое говорит яснее всяких слов: "Сударь, зачем вы сюда пожаловали?" Поэтому Шико, несмотря на то что ему не было задано этого вопроса, ответил очень серьезным тоном:

- Сударь, я пришел, чтобы предложить вам небольшую сделку.

- Я вас слушаю, сударь, - сказал Бюсси с недоумением.

- Что вы мне обещаете, если я окажу вам важную услугу?

- Это зависит от услуги, сударь, - ответил несколько свысока Бюсси.

Гасконец прикинулся, что не замечает его пренебрежительного тона.

- Сударь, - сказал он, усевшись и скрестив свои длинные ноги, - я вижу, что вы не удостаиваете меня приглашением сесть.

Краска бросилась в лицо Бюсси.

- Это увеличивает размеры вознаграждения, которое мне будет полагаться после того, как я окажу вам упомянутую услугу.

Бюсси ничего не ответил.

- Сударь, - не смущаясь, продолжал Шико, - вы знакомы с Лигой?

- Я о ней много слышал, - ответил Бюсси, начиная проявлять к словам гасконца некоторый интерес.

- В таком случае, сударь, - сказал Шико, - вы должны знать, что это объединение честных христиан, собравшихся для того, чтобы благоговейно уничтожить своих ближних - гугенотов. Вы состоите в Лиге, сударь?.. Я - да.

- Но, сударь?..

- Скажите только, "да" или "нет".

- Позвольте мне удивиться, - сказал Бюсси.

- Я имел честь спросить вас, состоите ли вы в Лиге; вы поняли меня?

- Господин Шико, - сказал Бюсси, - я не люблю вопросов, смысла которых я не понимаю, поэтому, будьте так любезны, перемените тему разговора, и ради приличия я подожду еще несколько минут, прежде чем сказать вам, что, не любя подобных вопросов, я, естественно, не люблю и людей, их задающих.

- Великолепно; приличие есть приличие, как говорит наш дорогой господин де Монсоро, когда он в хорошем настроении.

При имени Монсоро, которое гасконец обронил словно бы невзначай, Бюсси снова стал внимательным.

- Гм, - прошептал он, - не заподозрил ли Монсоро чего-нибудь и не прислал ли ко мне этого Шико на разведку?..

И сказал громко:

- Ближе к делу, господин Шико, в нашем распоряжении всего несколько минут.

- Optime "Превосходно (лат.).", - ответил Шико, - несколько минут - это много; за несколько минут можно наговорить с три короба. Я, пожалуй, мог бы и не спрашивать вас, ведь если вы и не принадлежите к святой Лиге, то, вне всякого сомнения, вступите в нее, и очень скоро, учитывая, что монсеньер герцог Анжуйский в ней состоит.

- Герцог Анжуйский! Кто это вам сказал?

- Он сам в личной беседе со мной, как говорят или, вернее, пишут законники; как писал, например, милейший и добрейший господин Николя Давид, светоч парижского форума. Этот светоч теперь угас, и до сих пор неизвестно, кто же его задул. Так вот, вы прекрасно понимаете, что если герцог Анжуйский принадлежит к Лиге, вам этого тоже не избежать, ведь вы его правая рука, черт побери! Лига понимает толк в деле и не согласится иметь своим главой однорукого.

- И что же дальше, господин Шико? - сказал Бюсси, на этот раз значительно более вежливым тоном.

- Дальше? - переспросил Шико. - Дальше, если вы принадлежите к Лиге или подумают, что вы к ней принадлежите, а так обязательно подумают, с вами случится то же, что случилось с его королевским высочеством.

- Что же случилось с его королевским высочеством? - воскликнул Бюсси.

- Сударь, - сказал Шико, поднимаясь и принимая ту позу, которую незадолго до этого принимал Бюсси, - сударь, я не люблю вопросов и - если вы разрешите мне продолжить - не люблю людей, задающих вопросы, поэтому у меня большое желание предоставить сделать с вами то, что сделали ночью с вашим господином.

- Господин Шико, - сказал Бюсси с улыбкой, которая заключала в себе все извинения, какие может принести дворянин, - говорите же, умоляю вас, где герцог?

- В тюрьме.

- В какой?

- В своей опочивальне. И четверо моих добрых друзей не спускают с него глаз: господин де Шомберг, которого вчера вечером выкрасили в синий цвет, как это вам известно, потому что вы были свидетелем этой операции; господин д'Эпернон, желтый с перепугу, господин де Келюс, красный от гнева, и господин де Можирон, белый от скуки. Прелестное зрелище, особенно если учесть, что герцог начинает зеленеть от страха. Вскоре мы сможем наслаждаться полной радугой, мы - избранное общество Лувра.

- Значит, сударь, - сказал Бюсси, - вы думаете, что моей свободе угрожает опасность?

- Опасность.., дайте подумать, сударь. Я полагаю, что в эту минуту вас готовы.., вас должны.., вас должны были бы арестовать.

Бюсси содрогнулся.

- Как вы смотрите на Бастилию, господин де Бюсси? Это прекрасное место для размышлений, и господин Лоран Тестю, ее комендант, весьма недурно кормит своих пташек.

- Меня отправят в Бастилию?! - воскликнул Бюсси.

- По чести, так! У меня тут где-то в кармане даже вроде бы приказ есть препроводить вас туда, господин де Бюсси; хотите поглядеть?

И Шико действительно извлек из своей штанины, в которую могли бы поместиться три таких ляжки, как у него, составленный по всей форме королевский приказ, предписывающий взять под стражу господина Луи де Клермона, сеньора де Бюсси д'Амбуаз, в любом месте, где он будет обнаружен.

- Редакция господина де Келюса, - сказал Шико, - прекрасно написано.

- Так, значит, сударь, - воскликнул Бюсси, тронутый поступком Шико, - вы мне в самом деле оказываете услугу?

- Мне кажется, да, - сказал гасконец, - и вы того же мнения, сударь?

- Сударь, - сказал Бюсси, - заклинаю вас, ответьте мне, как человек благородный: вы спасаете меня сегодня, чтобы погубить когда-нибудь в другой раз? Ведь вы любите короля, а король меня не любит.

- Господин граф, - сказал Шико, приподнимаясь на своем стуле и кланяясь, - я спасаю вас, чтобы вас спасти. А теперь можете думать о моем поступке все, что вам будет угодно.

- Но, бога ради, чему обязан я подобной милостью?

- Разве вы забыли, что я просил вас о вознаграждении?

- Это верно.

- Так что же?

- Ах, сударь, с радостью!

- Значит, вы, в свою очередь, сделаете то, о чем однажды я попрошу вас?

- Слово Бюсси! Если только это будет в моих силах.

- Прекрасно, этого с меня достаточно, - сказал Шико, вставая. - Теперь садитесь на коня и исчезайте, а я передам приказ о вашем аресте тому, кто имеет право исполнить его.

- Так вы не должны были сами арестовать меня?

- Да что вы! За кого вы меня принимаете? Я - дворянин, сударь.

- Но я покидаю моего господина.

- Не упрекайте себя, он первый вас покинул.

- Вы славный дворянин, господин Шико, - сказал Бюсси гасконцу.

- Черт возьми, я и сам так думаю, - ответил тог. Бюсси позвал Одуэна.

Одуэн, который, надо отдать ему справедливость, подслушивал у дверей, тотчас же возник на пороге.

- Реми! - воскликнул де Бюсси. - Реми, наших коней!

- Они оседланы, монсеньер, - спокойно ответил Реми.

- Сударь, - сказал Шико, - вот на редкость сообразительный молодой человек.

- Черт возьми, я и сам так думаю, - заметил Реми.

И они отвесили друг другу низкие поклоны, как это сделали бы лет пятьдесят спустя Гийом Горен и Готьо-Гаргий.

Бюсси набрал несколько пригоршней экю и рассовал их по своим карманам и по карманам Одуэна.

Затем, поклонившись Шико и еще раз поблагодарив его, шагнул к двери.

- Простите, сударь, - сказал Шико, - разрешите мне присутствовать при вашем отъезде.

И гасконец последовал за Бюсси и Одуэном в маленький конюшенный двор, где паж и в самом деле держал под уздцы оседланных лошадей.

- Куда мы едем? - спросил Реми, небрежно беря поводья своего коня.

- Куда?.. - переспросил Бюсси в нерешительности пли прикидываясь, что он в нерешительности.

- Что вы скажете о Нормандии, сударь? - сказал Шико, который наблюдал за сборами и с видом знатока разглядывал коней.

- Нет, - ответил Бюсси, - это слишком близко.

- А что вы думаете о Фландрии? - продолжал Шико.

- Это слишком далеко.

- Я полагаю, - сказал Реми, - что вы остановитесь на Анжу, оно находится на подходящем расстоянии, не правда ли, господин граф?

- Да, поехали в Анжу, - ответил Бюсси, покраснев.

- Сударь, - сказал Шико, - теперь, когда вы сделали ваш выбор и собираетесь выехать...

- Немедленно.

- Я имею честь приветствовать вас. Поминайте меня в своих молитвах.

И достойный дворянин все с тем же серьезным и величественным видом зашагал прочь, задевая за углы домов своей гигантской рапирой.

- Значит, это судьба, сударь, - сказал Реми.

- Поехали, скорей! - вскричал Бюсси. - Быть может, мы ее нагоним.

- Ах, сударь, - сказал Одуэн, - если вы будете помогать судьбе, вы отнимете у нее ее заслуги. И они тронулись в путь.