Можно сказать, что Шико, несмотря на свой флегматичный вид,
возвращался в Лувр в самом радостном настроении.
Он получил тройное удовлетворение: оказал услугу такому храбрецу, как
Бюсси, принял участие в интриге и обеспечил королю возможность произвести
тот государственный переворот, которого требовали обстоятельства.
Вне всякого сомнения, присутствие в городе и Бюсси с его ясной
головой, а в особенности - храбрым сердцем, и нерушимого триумвирата Гизов
предвещало доброму Парижу грозу в самые ближайшие дни.
Сбывались все опасения короля и все предвидения Шико.
После того, как герцог де Гиз принял у себя утром руководителей Лиги,
явившихся, чтобы вручить ему книги, заполненные подписями, те самые книги,
которые мы с вами уже видели на перекрестках улиц, возле дверей гостиниц и
даже на алтарях церквей; после того, как герцог де Гиз посулил этим
руководителям, что у Лиги будет глава, и взял с каждого из них клятву
признать своим вождем того, кого назначит король; после того, наконец, как
герцог де Гиз посовещался с кардиналом и с герцогом Майеннским, он вышел
из своего особняка и отправился к его высочеству герцогу Анжуйскому,
которого потерял из виду накануне вечером, в десятом часу.
Шико ожидал этого визита, поэтому, расставшись с Бюсси, он тотчас же
пошел к Алансонскому дворцу, расположенному на углу улиц Отфей и
Сент-Андре, и стал бродить поблизости.
Не прошло и четверти часа, когда Шико увидел, что человек, которого
он ожидал, выходит из улицы Юшет.
Гасконец спрятался за углом улицы Симетьер, и герцог де Гиз вошел во
дворец, не заметив его.
Главный камердинер принца, встретивший герцога, был несколько
обеспокоен тем, что его господин до сих пор не вернулся домой, хотя он и
догадывался, что, вероятнее всего, герцог Анжуйский остался на ночь в
Лувре.
Гиз спросил, нельзя ли ему, за отсутствием принца, поговорить с
Орильи. Камердинер ответил, что Орильи находится в кабинете своего
господина и герцог волен расспросить его, о чем пожелает.
Герцог отправился в кабинет.
И действительно, Орильи, лютнист и наперсник принца, был, как вы
помните, посвящен во все тайны герцога Анжуйского и должен был знать
лучше, чем кто-либо другой, где обретается его высочество.
Однако Орильи и сам был встревожен не меньше, если не больше,
камердинера, и время от времени, оставив лютню, струны которой он
рассеянно перебирал, подходил к окну поглядеть, не идет ли принц.
Трижды посылали в Лувр, и каждый раз получали ответ, что принц
возвратился очень поздно и еще почивает.
Герцог де Гиз осведомился у Орильи о герцоге Анжуйском.
Орильи был разлучен со своим господином накануне вечером, на углу
улицы Арбр-Сек, большой группой людей, которая влилась в толпу,
собравшуюся возле гостиницы "Путеводная звезда", и возвратился в
Алансонский дворец, чтобы подождать его там, ничего не зная о решении
заночевать в Лувре, принятом его королевским высочеством.
Лютнист рассказал лотарингскому принцу о трех гонцах, отправленных им
в Лувр, и об одинаковом ответе, полученном каждым из них.
- Спит, в одиннадцать-то часов?! - сказал герцог. - Совершенно
невероятно. Сам король обычно в это время уже на ногах. Вам надо пойти в
Лувр, Орильи.
- Я об этом думал, монсеньер, - сказал Орильи, - но вот что меня
смущает: может быть, это принц велел привратнику Лувра отвечать, что он
спит, а сам занимается любовными похождениями где-нибудь в городе. Если
дело обстоит именно так, то его высочество, по всей вероятности, будет
недоволен нашими розысками.
- Орильи, - возразил герцог, - поверьте мне, его высочество слишком
разумный человек, чтобы заниматься любовными похождениями в такой день,
как сегодня. Отправляйтесь без всякой боязни в Лувр, и вы его там найдете.
- Я отправлюсь, монсеньер, раз вы так желаете, со что мне ему
передать?
- Вы скажете, что церемония в Лувре назначена на два часа и, как ему
хорошо известно, нам надо посовещаться, прежде чем явиться к королю. Вы же
понимаете, Орильи, - прибавил герцог с недовольным и малопочтительным
видом, - не время спать, когда король собирается назначить главу Лиги.
- Прекрасно, монсеньер, я попрошу его высочество прийти сюда.
- Скажите ему, что я жду его с нетерпением. Многие из приглашенных на
два часа уже в Лувре, и нельзя терять ни минуты. А я тем временем пошлю за
господином де Бюсси.
- Уговорились, монсеньер. Но что мне делать, если я не найду его
высочества в Лувре?
- Если вы не найдете его высочества в Лувре, Орильи, не трудитесь
искать его в других местах; достаточно будет, если позже вы расскажете
ему, с каким усердием пытался я его разыскать. Как бы то ни было, без
четверти два я буду в Лувре.
Орильи поклонился герцогу и ушел.
Шико заметил, как лютнист покинул дворец, и догадался, куда он идет.
Если герцог де Гиз узнает об аресте герцога Анжуйского, все погибнет
или, во всяком случае, очень усложнится.
Увидев, что Орильи пошел по улице Юшет к мосту Сен-Мишсль, Шико
пустился во всю прыть своих длинных ног по улице Септ-Апдре-дез-Ар и к
тому времени, когда Орильи еще только подходил к Гран-Шатле, гасконец уже
переправился через Сену на Нельском пароме.
Мы с вами последуем за Орильи, ибо он ведет нас туда, где должны
разыграться главные события этого дня.
Лютнист прошел по набережным, на которых толпились с видом
победителей буржуа, и очутился возле Лувра. Посреди бурного парижского
ликования дворец сохранял спокойный и беззаботный вид.
Орильи хорошо знал жизнь, а придворную - в особенности. Прежде всего
он поболтал с дежурным офицером, лицом, весьма важным для всякого, кто
хочет узнать новости и разнюхать, не случилось ли каких скандальных
происшествий.
Дежурный офицер был сама любезность: король встал утром в наилучшем
настроении.
От дежурного офицера Орильи проследовал к привратнику.
Привратник делал смотр стражникам, одетым в новую форму, и вручал им
алебарды нового образца.
Он улыбнулся лютнисту и ответил на его замечания по поводу дождя и
хорошей погоды, что создало у Орильи самое благоприятное впечатление о
политической атмосфере.
Поэтому Орильи отправился дальше и стал подниматься по главной
лестнице к покоям герцога, старательно раскланиваясь с придворными, уже
заполнившими лестничные площадки и передние.
У двери, ведущей в покои его высочества, он увидел Шико, который
сидел на складном стуле.
Шико играл сам с собой в шахматы и казался полностью погруженным в
решение трудной задачи.
Орильи намеревался пройти мимо, но длинные ноги Шико занимали всю
лестничную площадку.
Музыкант был вынужден хлопнуть гасконца по плечу.
- А, это вы, - сказал Шико, - прошу прощения, господин Орильи.
- Что вы тут делаете, господин Шико?
- Как видите, играю в шахматы.
- Сами с собой?
- Да.., я изучаю одну комбинацию. А вы, сударь, умеете играть в
шахматы?
- Очень неважно.
- Ну конечно, вы музыкант, а музыка - искусство трудное, и те
избранные, кто посвящает себя музыке, вынуждены отдавать ей все свое время
и все свои способности.
- Комбинация, кажется, сложная? - спросил, засмеявшись, Орильи.
- Да. Меня беспокоит мой король. Вы знаете, господин Орильи, в
шахматах король - фигура очень глупая, никчемная: у нее нет своей воли,
она может делать только один шаг - направо, налево, вперед или назад. А
враги у нее очень проворные: кони, они одним прыжком перемахивают через
две клетки, и целая толпа пешек, они окружают короля, теснят и всячески
беспокоят. Так что, если у него нет хороших советников, тогда, черт
возьми, его дело гиблое, он недолго продержится. Правда, у него есть свой
шут, который приходит и уходит, перелетает с одного конца доски на другой,
имеет право становиться перед королем, позади него, рядом с ним; но правда
и то, что чем более предан шут своему королю, тем большему риску
подвергается он сам, господин Орильи, и я должен вам признаться, что как
раз в эту минуту мой король и его шут находятся в наиопаснейшем положении.
- Но, - спросил Орильи, - какие обстоятельства заставили вас,
господин Шико, изучать все эти комбинации у дверей его королевского
высочества?
- Дело в том, что я жду господина де Келюса, он там.
- Где там? - спросил Орильи.
- У его высочества, разумеется.
- Господин де Келюс у его высочества? - удивился Орильи.
Во время разговора Шико очистил путь лютнисту, но при этом переместил
все свое имущество в коридор и, таким образом, гонец господина де Гиза
оказался теперь между гасконцем и дверью в переднюю.
Однако Орильи не решался открыть эту дверь.
- Но что делает, - спросил он, - господин де Келюс у герцога
Анжуйского? Я не знал, что они такие друзья.
- Tсc! - произнес Шико с таинственным видом. Затем, не выпуская из
рук шахматной доски, он изогнул свое длинное тело в дугу, и в результате,
хотя ноги его не сдвинулись с места, губы оказались возле уха Орильи.
- Он просит прощения у его королевского высочества за небольшую
размолвку, которая у них случилась вчера.
- В самом деле? - сказал Орильи.
- Ему велел это сделать король; вы же знаете, в каких сейчас
прекрасных отношениях братья. Король не пожелал снести одной дерзости
Келюса и приказал ему просить прощения.
- Правда?
- Ах, господин Орильи, - сказал Шико, - мне кажется, что у нас
наступает самый настоящий золотой век. Лувр превратился в Аркадию, а
братья в Arcades ambo "Аркадиев оба (лат.).". Ах, простите, господин
Орильи, я все время забываю, что вы музыкант.
Орильи улыбнулся и вошел в переднюю герцога, открыв дверь достаточно
широко для того, чтобы Шико смог обменяться многозначительным взглядом с
Келюсом, который к тому же был, по всей вероятности, предупрежден обо всем
заранее.
После чего Шико, возвратившись к своим паламедовским комбинациям,
принялся распекать шахматного короля, быть может, не столь сурово, как
того заслуживал настоящий король во плоти, но, конечно, суровее, чем того
заслужил ни в чем не повинный кусок слоновой кости.
Как только Орильи вошел в переднюю, Келюс, забавлявшийся
замечательным бильбоке из черного дерева, инкрустированного слоновой
костью, весьма любезно приветствовал его.
- Браво, господин де Келюс! - сказал Орильи, увидев, как мастерски
молодой человек поймал шарик в чашечку. - Браво!
- Ах, любезный господин Орильи, - ответил Келюс, - когда же наконец я
буду играть в бильбоке так же хорошо, как вы играете на лютне?.
- Тогда, - ответил немного задетый Орильи, - когда вы потратите на
изучение вашей игрушки столько дней, сколько лет я потратил на изучение
моего инструмента. Но где же монсеньер? Разве вы не беседовали с ним
сегодня утром, сударь?
- Он действительно назначил мне аудиенцию, любезный Орильи, но
Шомберг перебежал мне дорогу.
- Вот как! И господин де Шомберг тоже здесь? - удивился лютнист.
- Ну разумеется, господи боже мой. Это король все так устроил.
Шомберг там, в столовой. Проходите, господин Орильи, и будьте так любезны:
напомните принцу, что мы ждем.
Орильи распахнул вторую дверь и увидел Шомберга, который скорее
лежал, чем сидел, на огромном пуфе.
Развалившись таким образом, Шомберг занимался прицельной стрельбой из
сарбакана по золотому кольцу, подвешенному на шелковой нитке к потолку: он
выдувал из трубки маленькие, душистые глиняные шарики, большой запас
которых находился у него в ягдташе, и всякий раз, когда шарик, пролетев
через кольцо, не разбивался о стену, любимая собачка Шомберга приносила
его хозяину.
- Чем вы занимаетесь в покоях монсеньера! - воскликнул Орильи. - Ах,
господин де Шомберг!
- A! a! Guten Morgen, господин Орильи, - отвечал Шомберг, оторвавшись
от своих упражнений. - Видите ли, я убиваю время в ожидании аудиенции.
- Но где же все-таки монсеньер? - спросил Орильи.
- Тес! Монсеньер занят: он принимает извинения от д'Эпернона и
Можирона. Но не угодно ли вам войти? Ведь вы у принца свой человек.
- А не будет ли это нескромно с моей стороны? - спросил музыкант.
- Никоим образом, напротив. Он в своей картинной галерее. Входите,
господин д'Орильи, входите.
И Шомберг, взяв Орильи за плечи, втолкнул его в соседнюю комнату, где
ошеломленный музыкант увидел прежде всего д'Эпернона перед зеркалом,
смазывавшего клеем свои усы, чтобы придать им нужную форму, в то время как
Можирон, у окна, был занят вырезыванием гравюр, по сравнению с коими
барельефы храма Афродиты в Книде и фрески бань Тиберия на Капри могли бы
сойти за образцы целомудрия.
Герцог, без шпаги, сидел в кресле между двумя молодыми людьми,
которые смотрели на него лишь для того, чтобы Следить за его действиями, и
заговаривали с ним, только когда хотели сказать ему какую-нибудь дерзость.
Завидев Орильи, герцог бросился было к нему.
- Осторожней, монсеньер, - осадил его Можирон, - вы задели мои
картинки.
- Боже мой! - вскричал музыкант. - Что я вижу? Моего господина
оскорбляют.
- Как поживает наш любезный господин Орильи? - продолжая закручивать
свои усы, осведомился д'Эпернон. - Должно быть, прекрасно: у него такое
румяное лицо.
- Окажите мне дружескую услугу, господин музыкант, отдайте мне ваш
кинжальчик, пожалуйста, - сказал Можирон.
- Господа, господа, - возмутился Орильи, - неужели вы забыли, где
находитесь?!
- Что вы, что вы, дорогой Орильи, - ответил д'Эпернон, - мы помним,
именно потому мой друг и просит у вас кинжал. Вы же видите, что у герцога
кинжала нет.
- Орильи, - сказал герцог голосом, исполненным страдания и ярости, -
разве ты не догадываешься, что я - пленник?
- Чей пленник?
- Моего брата. Ты должен был понять это, увидев, кто мои тюремщики.
Орильи издал возглас удивления.
- О, если бы я подозревал! - сказал он, - Вы захватили бы вашу лютню,
чтобы развлечь его высочество, любезный господин Орильи? - раздался
насмешливый голос. - Но я об этом подумал; я послал за ней, вот она.
И Шико действительно протянул несчастному музыканту лютню. За спиной
гасконца можно было видеть Келюса и Шомберга, зевавших с риском вывихнуть
челюсти.
- Ну, как ваша шахматная партия, Шико? - спросил д'Эпернон.
- Ив самом деле - как? - подхватил Келюс.
- Господа, я полагаю, что мой шут спасет своего короля, по, черт
возьми, нелегко ему будет это сделать! Ну что ж, господин Орильи, давайте
мне ваш кинжал, а я дам вам лютню, сменяемся так на так.
Оцепеневший от ужаса музыкант повиновался и сел на подушку у ног
своего господина.
- Вот уже один и в мышеловке, - сказал Келюс, - подождем других.
И с этими словами, объяснившими Орильи все предшествовавшее, Келюс
вернулся на свой пост в породней, попросив предварительно Шомберга отдать
ему cap-бакан в обмен на бильбоке.
- Правильно, - заметил Шико, - надо разнообразить удовольствия, лично
я, чтобы внести разнообразие в мои, отправляюсь учреждать Лигу.
И он закрыл за собой дверь, оставив его королевское высочество в
компании миньонов, увеличившейся за счет бедного лютниста.