Когда мушкетная пальба на улицах несколько поутихла, когда удары колокола стали реже, когда передний замка опустели, когда Бюсси и герцог Анжуйский остались наконец одни, герцог сказал:

- Поговорим.

Проницательный Франсуа уже заметил, что с момента их встречи Бюсси относится к нему с гораздо большей предупредительностью, чем обычно. С присущим ему знанием света, принц решил, что Бюсси, по всей вероятности, оказался в затруднительном положении, а значит, при некоторой доле хитрости, можно из этого извлечь пользу для себя.

Но у Бюсси было время подготовиться, и он держался уверенно.

- Поговорим, монсеньер, - ответил он.

- Когда мы виделись с вами в последний раз, - сказал принц, - вы были тяжело больны, мой бедный Бюсси!

- Это правда, монсеньер, - подтвердил молодой человек, - я был тяжело болен и спасся почти чудом.

- В тот день при вас находился какой-то лекарь, - продолжал принц, - чересчур озабоченный вашим здоровьем, как мне показалось, потому что он набрасывался на всех, кто приближался к вам, - И это тоже правда, монсеньер, мой Одуэн меня очень любит.

- Он строго-настрого запретил вам вставать с постели, не так ли?

- Чем я был возмущен до глубины души, как ваше высочество могли убедиться сами.

- Но, - сказал герцог, - коли это вас так возмущало, вы могли бы послать медицину ко всем чертям и отправиться со мной, как я вас о том просил.

- Проклятие! - воскликнул Бюсси, на сотню ладов вертя и крутя в руках свою аптекарскую шляпу.

- Но, - продолжал герцог, - так как речь шла о серьезном деле, вы побоялись подвергнуть себя опасности.

- Простите? - переспросил Бюсси, одним ударом кулака нахлобучивая все ту же шляпу до самых глаз. - Мне послышалось, мой принц, вы сказали, что я побоялся подвергнуть себя опасности?

- Да, я так сказал, - ответил герцог Анжуйский. Бюсси вскочил со своего стула.

- Тогда, значит, вы солгали, монсеньер, - воскликнул он, - солгали самому себе, слышите! Потому что вы сами не верите ни слову, ни единому слову из того, что сказали. У меня на теле двадцать шрамов, они свидетельствуют, что я не раз подвергал себя опасности и никого не боялся. И, клянусь честью, я знаю немало людей, которые не смогли бы сказать того же о себе и тем более доказать это.

- У вас всегда наготове неопровержимые доводы, господин де Бюсси, - возразил герцог, бледный и очень возбужденный. - Когда вас обвиняют, вы стараетесь перекричать упреки и воображаете, что это доказывает вашу правоту.

- О нет, я не всегда прав, монсеньер, - возразил Бюсси, - и хорошо это знаю, но я так же хорошо знаю, в каких случаях я не прав.

- В каких же это случаях? Скажите, сделайте милость.

- В тех, когда я служу неблагодарным людям.

- По чести, сударь, мне кажется, что вы забываетесь, - сказал принц, внезапно поднимаясь с тем видом достоинства, который он умел принимать в случае нужды.

- Возможно, я забываюсь, монсеньер, - сказал Бюсси, - поступите раз в жизни так же: забудьтесь или забудьте меня.

При этом Бюсси сделал два шага к выходу, но принц оказался проворней и загородил собою дверь.

- Станете ли вы отрицать, сударь, - спросил он, - что в тот день, когда вы отказались выйти из дому со мной, вы через минуту вышли сами?

- Я, - ответил Бюсси, - никогда ничего не отрицаю, монсеньер, разве что в тех случаях, когда у меня хотят вынудить признание.

- Тогда объясните мне, почему вы настаивали на том, чтобы остаться дома.

- Потому, что у меня были дела.

- Дома?

- Дома или в другом месте.

- Я полагаю, что, когда дворянин состоит на службе у принца, главными его делами являются дела этого принца.

- Так кто же, как правило, занимается вашими делами, монсеньер, если не я?

- Я с этим не спорю, - ответил Франсуа, - обычно вы мне верны и преданы, скажу даже больше: я извиняю ваше дурное настроение.

- Вот как? Вы очень добры.

- Да, извиняю, потому что у вас есть некоторые основания сердиться на меня.

- Вы признаете это, монсеньер?

- Да. Я обещал вам опалу для господина де Монсоро. Вы, кажется, его сильно недолюбливаете, господина де Монсоро?

- Я? Совсем нет. Я нахожу, что у него отталкивающая физиономия, и хотел бы, чтобы он убрался подальше от двора и не мозолил бы мне глаза. Вам же, монсеньер, вам, напротив, его физиономия по душе. О вкусах не спорят.

- Что ж, раз единственное оправдание тому, что вы дулись на меня, как избалованный, капризный ребенок, состоит в этом, я скажу вам: вы были неправы вдвойне, когда не пожелали идти со мной, а после моего ухода вышли и стали совершать никому не нужные подвиги.

- Я совершал никому не нужные подвиги, я?! Сию минуту вы обвиняли меня в том, что... Послушайте, монсеньер, будем же последовательными. Какие это подвиги я совершил?

- Совершили, совершили. Я понимаю, что вы не любите господина д'Эпернона и господина де Шомберга.

Я их тоже не люблю и, более того, - не выношу, но нужно было ограничиться нелюбовью и дождаться удобного момента.

- Ого! - сказал Бюсси. - Что вы этим хотите сказать, монсеньер?

- Убейте их, черт побери! Убейте обоих, убейте всех четырех, я вам буду за это только признателен, но не злите их, особенно когда сами вы потом исчезаете, а они срывают свою злость на мне.

- Ну хорошо, что же я ему сделал, этому достойному гасконцу?

- Вы имеете в виду д'Эпернона, не так ли?

- Да.

- Ну так вот, по вашему наущению его побили камнями.

- По моему наущению?!

- И самым отменным образом, так что камзол его был превращен в лохмотья, плащ разодран на куски и он возвратился в Лувр в одних штанах.

- Прекрасно, - сказал Бюсси, - с этим все. Перейдем к немцу, В чем я повинен перед господином де Шомбергом?

- Надеюсь, вы не станете отрицать, что приказали выкрасить его в индиго? Когда я его увидел, через три часа после этого происшествия, он еще был лазоревого цвета. И по-вашему, это удачная шутка? Полноте!

Тут принц, вопреки своему желанию, засмеялся, а Бюсси, вспомнив, какое лицо было у Шомберга в чане, тоже не смог удержаться от хохота.

- Так, значит, полагают, что это я сыграл с ним такую шутку?

- Кровь Христова! Не я же, в самом деле?

- И вы еще можете, монсеньер, в чем-то упрекать человека, которому приходят в голову такие замечательные идеи? Ну что я вам говорил? Вы - неблагодарны.

- Согласен. А теперь, послушай, если ты действительно вышел из дому ради этого, я тебя прощаю.

- Правда?

- Да, слово чести, но я еще не покончил с моими претензиями к тебе.

- Я слушаю.

- Поговорим немного обо мне.

- Будь по-вашему.

- Что сделал ты, чтобы помочь мне в беде?

- Вы прекрасно знаете, что я сделал, - сказал Бюсси.

- Пет, не знаю.

- Так вот, я отправился в Анжу.

- Иначе говоря, ты спас себя.

- Да, потому что, спасая себя, я спасал вас.

- Но разве ты не мог подыскать себе убежища где-нибудь в окрестностях Парижа, вместо того чтобы спасаться бегством в столь дальние края? Мне кажется, находись ты на Монмартре, мне от тебя было бы больше проку.

- Вот тут-то мы с вами и расходимся, монсеньер; я предпочел приехать в Анжу.

- Согласитесь, что ваша прихоть - это весьма посредственный довод.

- Отнюдь, ибо моя прихоть была продиктована желанием завербовать вам сторонников.

- А-а! Это уже другое дело. Ну поглядим, чего вы добились.

- Я смогу рассказать вам это завтра, монсеньер, а сейчас наступило время, когда я должен вас покинуть.

- Покинуть, зачем?

- Чтобы повидаться и побеседовать с очень нужным человеком.

- О! Если так, тогда не возражаю. Идите, Бюсси, но будьте осторожны.

- Осторожен, почему? Разве мы здесь не самые сильные?

- Все равно, не рискуй ничем. Ты уже много успел?

- Я здесь всего два дня, как же вы хотите...

- Но ты скрываешься хотя бы?

- Еще бы! Клянусь смертью Христовой! Поглядите на костюм, в котором я с вами разговариваю, разве обычно я ношу камзолы цвета корицы? И в эти чудовищные штаны я влез тоже ради вас.

- А где ты живешь?

- О! Вот тут-то вы и оцените мою преданность. Я живу.., я живу возле крепостной стены, в жалкой лачуге с дверью на реку. Но вы, мой принц, как вы-то выбрались из Лувра? Почему я встретил вас на дорою с загнанным конем под вами и в компании господина д'Обинье?

- Потому что у меня есть друзья, - сказал принц.

- Друзья у вас? - воскликнул Бюсси. - Полноте!

- Да, друзья, которых ты не знаешь.

- В добрый час! И кто же эти друзья?

- Король Наваррский и господин д'Обинье, ты его видел.

- Король Наваррский... А! Верно. Вы ведь вместе участвовали в заговоре.

- Я никогда не участвовал в заговорах, господин де Бюсси.

- Не участвовали! Порасспросите-ка Ла Моля и Коконнаса!

- Ла Моль, - сказал принц с мрачным видом, - совершил не то преступление, за которое, по мнению всех, его казнили.

- Хорошо! Оставим Ла Моля и вернемся к вам, тем более что нам с вами, монсеньер, нелегко будет прийти к согласию по этому пункту. Как, черт возьми, выбрались вы из Лувра?

- Через окно.

- А! Действительно. А через какое?

- Через окно моей спальни.

- Значит, вы знали о веревочной лестнице?

- Какой веревочной лестнице?

- Той, которая в шкафу.

- А! Выходит, и ты о ней знал? - сказал принц, побледнев.

- Проклятие! - ответил Бюсси. - Вашему высочеству известно, что порой мне выпадало счастье входить в эту комнату.

- Во времена моей сестры Марго, не правда ли? И ты входил через окно?

- Черт побери! Вы же вышли через него! Меня удивляет только одно, как вы разыскали лестницу.

- Я ее и не искал.

- А кто же тогда?

- Никто. Мне указали, где она.

- Кто указал?

- Король Наваррский.

- Ах, так король Наваррский знает о лестнице! Вот уж никогда бы не поверил. Но, как бы то ни было, вы здесь, монсеньер, живой и невредимый. Мы с вами запалим Анжер, а с ним вместе запылает и Ангумуа и Беарн: это будет премилый пожарчик.

- Но ты говорил о свидании? - сказал герцог.

- А! Дьявол! Правда, я и позабыл за интересным разговором. Прощайте, монсеньер.

- Ты берешь своего коня?

- Проклятие! Если он нужен монсеньеру, ваше высочество может оставить его себе, у меня есть еще один. - В таком случае я принимаю его, потом сочтемся.

- Хорошо, монсеньер, и дай бог, чтобы не я остался в долгу перед вами.

- Почему?

- Потому, что я не люблю того, кому вы обычно поручаете подбивать ваши счета.

- Бюсси!

- Вы правы, монсеньер, мы договорились, что не будем больше к этому возвращаться.

Принц, который чувствовал, как нужен ему Бюсси, протянул молодому человеку руку.

Бюсси дал ему свою, но при этом покачал головой.

Они расстались.