Какое счастье иметь хорошего друга, и особенно потому, что хорошие друзья встречаются редко.

Так размышлял Реми, скача по полю на одной из лучших лошадей конюшен принца.

Он бы охотно взял Роланда, но граф Монсоро его опередил, и Реми пришлось взять другого коня.

- Я очень люблю господина де Бюсси, - говорил себе Одуэн, - а господин де Бюсси, со своей стороны, меня тоже крепко любит, так, во всяком случае, думаю я. Вот почему я сегодня такой веселый: я счастлив за двоих.

Затем он добавил, вдохнув полной грудью:

- В самом деле, мне кажется, сердце у меня до краев переполнено. - Ну-ка, - продолжал он, экзаменуя себя, - ну-ка, как я стану раскланиваться с госпожой Дианой?

Если вид у нее будет печальный - церемонный, сдержанный, безмолвный поклон, рука приложена к сердцу; если она улыбнется - сверхпочтительный реверанс, несколько пируэтов и полонез, который я исполню соло.

Господину же де Сен-Люку, если он еще в замке, в чем я сильно сомневаюсь: "Виват", и изъявления благодарности по-латыни. Он-то убиваться не станет, будьте уверены...

- Ага! Я приближаюсь.

И действительно, после того, как лошадь свернула налево, потом направо, после того, как пробежала по заросшей цветами тропинке, миновала лесосеку и старый бор, она вступила в чащу, которая вела к стене.

- О! Какие прекрасные маки! - сказал Реми. - Они напоминают мне о нашем главном ловчем. Те, на которые он упал, бедняжка, не могли быть прекраснее этих. Реми подъезжал к стене все ближе и ближе. Внезапно лошадь резко остановилась и, раздув ноздри, уставилась в одну точку. Реми, ехавший крупной рысью и не ожидавший остановки, чуть не перелетел через голову Митридата.

Так звали лошадь, которую он взял вместо Роланда. Частые упражнения в верховой езде сделали Реми бесстрашным наездником; он вонзил шпоры в живот своего скакуна, но Митридат не шелохнулся. Этот конь, несомненно, получил свое имя по причине сходства его упрямого характера с характером понтийского царя.

Удивленный Реми опустил глаза к земле в поисках препятствия, остановившего его коня, но увидел только большую, увенчанную розовой пеной лужу крови, которую постепенно поглощали земля и цветы.

- Ага! - воскликнул он. - Уж не то ли это место, где господин де Сен-Люк проткнул господина де Монсоро?

Реми поднял глаза и огляделся.

В десяти шагах, под грубой каменной стеной, он увидел две неестественно прямые ноги и еще более неестественно прямое тело.

Ноги лежали на земле, тело опиралось о стену.

- Вот те раз! Монсоро! - воскликнул Реми. - Hie obiit Nemrod "Здесь умер Немврод (лат.).". Ну и ну, коли вдова оставляет его здесь, на растерзание воронам и коршунам, это хороший для нас признак, и моя надгробная речь будет состоять из реверанса, пируэтов и полонеза.

И Реми, соскочив с коня, сделал несколько шагов в сторону тела.

- Странно! - сказал он. - Он лежит тут, мертвый, совершенно мертвый, а кровь, однако, там. А! Вот след. Он добрался оттуда сюда, или, вернее, этот славный Сен-Люк, воплощенное милосердие, прислонил его к стене, чтобы избежать прилива крови к голове. Да, так оно и есть, он мертв, клянусь честью! Глаза открыты, лицо неподвижно - мертвым-мертвешенек. Вот так: раз, два.

Реми сделал выпад и проткнул пальцем пустое пространство перед собою.

Но тут же он попятился назад, ошеломленный, с разинутым ртом: глаза, которые Реми только что видел открытыми, закрылись, лицо покойника, с самого начала поразившее его своей бледностью, побледнело еще больше.

Реми стал почти таким же бледным, как граф Монсоро, но, будучи медиком, то есть в достаточной степени материалистом, пробормотал, почесывая кончик носа; "Credere portentis mediocre "Не слишком-то верь в чудеса (лат.).". Раз он закрыл глаза, значит, он не мертв".

И все же, несмотря на материализм Одуэна, положение его было не из приятных, и ноги подгибались в коленях совершенно неприличным образом, поэтому он сел или, вернее говоря, соскользнул на землю к подножию того дерева, у которого перед тем искал опоры, и оказался лицом к лицу с трупом.

- Не могу припомнить, где точно, - сказал он себе, - по где-то я читал, что после смерти наблюдались определенные двигательные , феномены, которые свидетельствуют лишь об оседании материи, то есть о начале разложения. Вот чертов человек! Подумать только, он доставляет нам хлопоты даже после своей смерти, просто наказание. Ей-богу, не только глаза всерьез закрыты, но еще и бледность увеличилась, chroma chloron "Зеленый цвет (греч.).", как говорит Гальен; color albus "Белый цвет (лат.).", как говорит Цицерон, который был очень остроумным оратором. Впрочем, есть способ определить, мертв он или нет: надо воткнуть мою шпагу ему в живот на фут, если он не пошевельнется, значит, определенно скончался.

И Реми приготовился проделать этот милосердный опыт. Он даже взялся уже за шпагу, когда глаза Монсоро снова раскрылись.

Это событие оказало на Реми иное действие, чем первое: он вскочил, словно подброшенный пружиной, и холодный пот выступил у него на лбу.

На этот раз глаза мертвеца так и остались широко раскрытыми.

- Он не мертв, - прошептал Реми, - он не мертв. В хорошенькую же историю мы попали.

Тут в голову молодому человеку, вполне естественно, пришла одна мысль.

- Он жив, - сказал Реми, - это верно, но если я убью его, он станет вполне мертвым.

Реми глядел на Монсоро; граф тоже глядел на него, и такими испуганными глазами, что можно было подумать, будто он читает в душе этого прохожего его намерения.

- Фу! - воскликнул вдруг Реми. - Фу! Что за гнусная мысль! Бог свидетель, если бы он стоял на ногах и размахивал шпагой, я убил бы его с полным удовольствием, но в том виде, в каком он сейчас, - без сил, на три четверти мертвый, - это было бы больше чем преступление, это была бы подлость.

- Помогите, - прошептал Монсоро, - помогите, я умираю.

- Смерть Христова! - сказал себе Реми. - Положение весьма затруднительное. Я - врач, и, следовательно, мой долг облегчить страдания подобного мне существа. Правда, Монсоро этот так уродлив, что я почти вправе сказать: не подобного мне, а принадлежащего к тому же роду. Genus homo "Роду человеческому (лат.).". Что ж, забудем, что меня зовут Одуэн, забудем, что я друг господина де Бюсси, и выполним наш долг врача.

- Помогите, - повторил раненый.

- Я здесь, - сказал Реми.

- Ступайте за священником, за врачом.

- Врач уже нашелся, и, быть может, он избавит вас от священника.

- Одуэн! - воскликнул граф де Монсоро, узнав Реми. - Какими судьбами?

Как видите, граф остался верен себе: даже в предсмертной агонии он подозревал и допрашивал.

Реми понял, что кроется за его вопросом.

Этот лес не был посещаемым местом, сюда не приходили просто так, без дела. Следовательно, вопрос был почти естественным.

- Почему вы здесь? - повторил Монсоро, которому подозрения придали немного сил.

- Черт побери! - ответил Одуэн. - Да потому, что на расстоянии лье отсюда я встретил господина де Сен-Люка.

- А! Моего убийцу, - пробормотал Монсоро, бледнея от боли и от гнева сразу.

- И он велел мне: "Реми, скачите в лес, и в том месте, которое называется Старая лесосека, вы найдете мертвого мужчину".

- Мертвого! - повторил Монсоро.

- Проклятие! Он так думал, - сказал Реми, - не надо на него за это сердиться. Ну я и явился и увидел, что вы потерпели поражение.

- А теперь скажите мне прямо, ведь вы имеете дело с мужчиной, скажите мне, смертельно ли я ранен?

- А! Черт! - воскликнул Реми. - Вы слишком многого от меня хотите. Однако я попытаюсь. Поглядим.

Мы уже говорили, что совесть врача одержала верх над преданностью друга.

Итак, Реми подошел к Монсоро и со всеми подобающими предосторожностями снял с него плащ, камзол и рубашку.

Шпага прошла над правым соском, между шестым и седьмым ребрами.

- Гм, - хмыкнул Реми, - очень болит?

- Не грудь, спина.

- Ага! А скажите, пожалуйста, какая часть спины?

- Под лопаткой.

- Клинок наткнулся на кость, - сказал Реми, - потому и болит.

И он осмотрел место, которое граф указал как средоточие самой сильной боли.

- Нет, - сказал Реми, - нет, я ошибся. Клинок ни на что не наткнулся, он прошел насквозь. Чума побери! Славный удар, господин граф, отлично! Лечить раненных господином де Сен-Люком - одно удовольствие. У вас сквозная рана, милостивый государь.

Монсоро потерял сознание, но у Реми его слабость не вызвала тревоги.

- А! Вот оно. Это хорошо: обморок, пульс слабый. Все как полагается. (Он пощупал руки и ноги - кисти и ступни холодные. Приложил ухо к груди: дыхательные шумы отсутствуют; легонько постукал по ней: звук глухой). Черт, черт, вдовство госпожи Дианы, возможно, придется перенести на более поздний срок.

В это мгновение легкая, красноватая, блестящая пена увлажнила губы раненого.

Реми поспешно достал из кармана сумку с инструментами и вынул ланцет; затем он оторвал полосу от рубахи Монсоро и перетянул ему руку в предплечье.

- Посмотрим, - сказал он. - Если кровь потечет, тогда, даю слово, госпоже Диане не суждено стать вдовой. Но если не потечет!.. Ах! Течет, ей-богу, течет! Прошу прощения, дорогой господин де Бюсси, прошу прощения, по, ничего не поделаешь, врач - прежде всего врач.

И в самом деле, кровь, сначала словно бы поколебавшись одно мгновение, хлынула из вены. Почти в ту же секунду раненый вздохнул и открыл глаза.

- Ах! - пробормотал он. - Я уж думал, что все кончено.

- Еще нет, милостивый государь, еще нет. И, возможно даже...

- Я выберусь?

- О! Бог мой! Несомненно. Но прежде давайте закроем рану. Погодите, не двигайтесь. Видите ли, природа в эту самую минуту лечит вас изнутри, так же как я лечу вас снаружи. Я накладываю вам повязку, а она изготовляет сгусток. Я пускаю вам кровь, она ее останавливает. А! Природа - великий хирург, милостивый государь. Постойте, я вытру вам губы.

И Реми провел носовым платком по губам графа.

- Сначала, - сказал раненый, - я только и делал, что харкал кровью.

- Что ж, теперь, видите, кровотечение уже остановилось. Все идет хорошо. Тем лучше! То есть тем хуже.

- Как! Тем хуже?

- Тем лучше для вас, разумеется, но тем хуже!.. Я знаю, что хочу сказать. Любезный мой господин де Монсоро, боюсь, что буду иметь честь вылечить вас.

- Как! Вы боитесь?

- Да, я-то себя понимаю.

- Так, значит, вы считаете, что я поправлюсь?!

- Увы!

- Вы странный врач, господин Реми.

- Что вам в том? Раз я вас спасаю!.. А теперь... Реми прекратил кровопускание и поднялся.

- Вы меня бросаете? - спросил граф.

- А! Вы слишком много говорите, милостивый государь. Лишняя болтовня вредна. Ах, да разве в этом дело? Мне скорее следовало бы посоветовать ему кричать.

- Я не понимаю вас.

- К счастью. Ну, вот вы и перевязаны.

- А теперь?

- А теперь я отправляюсь за помощью.

- А я, что мне пока делать?

- Сохраняйте спокойствие, не двигайтесь, дышите очень осторожно, старайтесь не кашлять. Не будем тревожить этот драгоценный сгусток. Какое жилье тут ближе всего?

- Меридорский замок.

- Как туда пройти? - спросил Реми, изображая полное неведение.

- Переберитесь через стену, и вы попадете в парк пли же следуйте вдоль стены до ворот.

- Хорошо, я поскачу туда.

- Благодарю вас, добрый человек! - воскликнул Монсоро, - Кабы ты знал, каким добряком я на самом деле оказался, - пробормотал Реми, - ты бы меня еще не так благодарил!

И, вскочив на коня, лекарь галопом помчался в указанном направлении.

Через пять минут он прибыл в замок, все обитатели которого суетились и хлопотали, словно муравьи разрытого муравейника, обыскивая заросли и закутки парка и прилежащий к нему лес в бесплодных попытках обнаружить то место, где лежит тело их господина, ибо Сен-Люк, чтобы выиграть время, дал им неверные указания.

Реми влетел, как метеор, в эту толпу и увлек ее за собой.

Он с таким жаром отдавал распоряжения, что графиня де Монсоро не смогла удержаться от удивленного взгляда.

Тайная, смутная мысль промелькнула в ее уме и на секунду затуманила ангельскую чистоту этой души.

- А я-то думала, что он друг господина де Бюсси, - прошептала она, глядя, как удаляется Реми, увозя с собою носилки, корпию, чистую воду, в общем - все необходимое для лечения.

Сам Эскулап со своими крыльями божества не успел бы сделать больше.