После отъезда Екатерины король, как бы он ни полагался на посла,
отправленного им в Анжу, король, повторяем мы, думал лишь о том, чтобы
подготовиться к возможной войне с братом.
Он по опыту знал о злом гении династии Валуа. Ему было известно, на
что способен претендент на корону - новый человек, выступающий против ее
законного обладателя, то есть против человека скучающего и пресыщенного.
Он забавлялся или, скорее, скучал, как Тиберий, составляя вместе с
Шико проскрипционные списки, куда вносились в алфавитном порядке все те,
кто не выказывал горячего желания встать на сторону короля.
С каждым днем эти списки становились все длиннее и длиннее.
И каждый день король вписывал в них имя господина де Сен-Люка, на "С"
и на "Л", то есть два раза вместо одного.
Оно и понятно, гнев короля против бывшего фаворита все время
подогревался придворными сплетнями, коварными намеками его приближенных и
их суровыми обличительными речами по адресу супруга Жанны де Косее,
бегство которого в Анжу следовало расценивать уже как измену с той минуты,
когда в эту провинцию сбежал и герцог.
В самом деле, ведь не исключается, что Сен-Люк отправился в Анжу как
квартирьер герцога Анжуйского, чтобы подготовить ему апартаменты в Анжере.
Посреди всей этой сумятицы, толчеи и треволнений Шико, подстрекавший
миньонов натачивать их кинжалы и рапиры, чтобы резать и колоть врагов его
наихристианнейшего величества, Шико, повторяем мы, являл собою
великолепное зрелище.
И тем более великолепное, что, изображая из себя муху, которая
хлопочет возле волокущейся в гору кареты, он в действительности играл
значительно более важную роль.
Шико мало-помалу, так сказать, по одному человечку, собирал войско на
службу своему господину.
И вот однажды вечером, когда король ужинал с королевой - в
политически опасные моменты он всегда ощущал особую тягу к ее обществу, и
бегство Франсуа, естественно, сблизило Генриха с супругой, - вошел Шико,
растопырив руки и ноги, словно паяц, которого дернули за ниточку.
- Уф! - произнес он.
- В чем дело? - спросил король.
- Господин де Сен-Люк, - сказал Шико.
- Господин де Сен-Люк? - воскликнул его величество.
- Да.
- В Париже?
- Да.
- В Лувре?.
- Да.
После этого тройного подтверждения король поднялся из-за стола весь
красный и дрожащий. Трудно было разобраться, какие чувства его волнуют.
- Прошу прощения, - обратился он к королеве и, утерев усы, швырнул
салфетку на кресло, - но это дела государственные, женщин они не касаются.
- Да, - сказал Шико басом, - это дела государственные.
Королева хотела встать из-за стола, чтобы уйти и не мешать королю.
- Нет, сударыня, - остановил ее Генрих, - не вставайте, пожалуйста, я
пройду к себе в кабинет.
- О государь, - сказала королева с той нежной заботой, которую она
всегда проявляла к своему неблагодарному супругу, - только не гневайтесь,
прошу вас.
- На то божья воля, - ответил Генрих, не замечая лукавого вида, с
которым Шико крутил свой ус.
Генрих поспешно направился из комнаты, Шико последовал за ним.
Как только они вышли, Генрих взволнованно спросил:
- Зачем он сюда пожаловал, этот изменник?
- Кто знает! - ответил Шико.
- Я уверен, он явился как представитель штатов Анжу. Он явился как
посол моего брата. Обычный путь мятежников: эти бунтовщики ловят в
неспокойной, мутной воде всякие блага - подло, но зато выгодно. Поначалу
временные и непрочные, эти блага постепенно закрепляются за ними
основательно и навеки. Сен-Люк учуял мятеж и использовал его как охранную
грамоту, чтобы явиться сюда оскорблять меня.
- Кто знает? - сказал Шико.
Король взглянул на этого лаконичного господина.
- Не исключено также, - сказал Генрих, продолжая идти по галереям
неровным шагом, выдававшим его волнение, - не исключено также, что он
явился требовать у меня восстановления прав на свои земли, с которых я все
это время удерживал доходы. Может быть, это и не совсем законно с моей
стороны, ведь он в конце концов не совершил никакого подсудного
преступления, а?
- Кто знает? - повторил Шико.
- Ах, - воскликнул Генрих, - что ты все твердишь одно и то же, словно
мой попугай, чтоб мне сдохнуть. Ты мне уже надоел с твоим бесконечным "кто
знает?".
- Э! Смерть Христова! А ты думаешь, ты очень забавен со своими
бесконечными вопросами?
- На вопросы надо хоть что-нибудь отвечать.
- А что ты хочешь, чтобы я тебе отвечал? Не принимаешь ли ты меня
случайно за Рок древних греков? За Юпитера, Аполлона или за Манто? Смерть
Христова, это ты меня выводишь из терпения своими глупыми предположениями.
- Господин Шико...
- Что, господин Генрих?
- Шико, друг мой, ты видишь, что я страдаю, и грубишь мне.
- Не страдайте, смерть Христова!
- Но ведь все изменяют мне.
- Кто знает, клянусь святым чревом, кто знает?
Генрих, теряясь в догадках, спустился в свой кабинет, где, при
потрясающем известии о возвращении Сен-Люка, собрались уже все придворные,
среди которых или, вернее, во главе которых блистал Крийон с горящим
взором, красным носом и усами торчком, похожий на свирепого дога,
рвущегося в драку.
Сен-Люк был там. Он видел повсюду угрожающие лица, слышал, как бурлит
вокруг него возмущение, но не проявлял по этому поводу никакого
беспокойства.
И странное дело! Он привел с собой жену и усадил ее на табурет возле
барьера королевского ложа.
Уперев кулак в бедро, он прохаживался по комбате, отвечая любопытным
и наглецам такими же взглядами, какими они смотрели на него.
Некоторые из придворных сгорали от желания толк-путь Сен-Люка локтем
и сказать ему какую-нибудь дерзость, но из уважения к молодой женщине они
держались в стороне и молчали. Посреди этой пустоты и безмолвия и шагал
бывший фаворит.
Жанна, скромно закутанная в дорожный плащ, ждала.
Сен-Люк, гордо задрапировавшись в свой плащ, тоже ждал, и по его
поведению чувствовалось, что он скорее напрашивается на вызов, чем боится
его.
И, наконец, придворные ждали, в свой черед. Прежде чем бросить ему
вызов, они хотели выяснить, зачем явился Сен-Люк сюда, ко двору. Каждый из
них желал урвать себе частицу тех милостей, которыми раньше был осыпан
этот бывший фаворит, и потому находил его присутствие здесь совершенно
излишним, Одним словом, как вы видите, ожидание со всех сторон было весьма
напряженным, когда появился король.
Генрих был возбужден и старался еще больше распалить себя: этот
запыхавшийся вид в большинстве случаев и составляет то, что принято
называть достоинством у особ королевской крови.
За Генрихом вошел Шико, храня на лице выражение спокойного величия,
которое следовало бы иметь королю Франции, и прежде всего посмотрел, как
держится Сен-Люк, с чего следовало бы начать Генриху III.
- А, сударь, вы здесь? - с ходу воскликнул король, не обращая
внимания на присутствующих и напоминая этим быка испанских арен: вместо
тысячной толпы он видит только колышущийся туман, а в радуге флагов
различает лишь один красный цвет.
- Да, государь, - учтиво поклонившись, просто и скромно ответил
Сен-Люк.
Этот ответ не тронул короля, это поведение, исполненное спокойствия и
почтительности, не пробудило в его ослепленной душе чувства благоразумия и
снисходительности, которые должно вызывать сочетание собственного
достоинства и уважения к другим. Король продолжал, на остановившись:
- Говоря по правде, ваше появление в Лувре весьма удивляет меня.
При этом грубом выпаде вокруг короля и его фаворита воцарилась
мертвая тишина.
Такая тишина наступает на месте поединка, когда встречаются два
противника, чтобы решить спор, который может быть решен только кровью.
Сен-Люк первый нарушил ее.
- Государь, - сказал он с присущим ему изяществом и не выказывая ни
малейшего волнения по поводу выходки короля, - что до меня, то я удивляюсь
лишь одному: как могли вы при тех обстоятельствах, в которых находится
ваше величество, не ожидать меня.
- Что вы этим хотите сказать, сударь? - спросил Генрих с подлинно
королевской гордостью и вскинул голову, придав себе тот необычайно
достойный вид, который он принимал в особо торжественных случаях.
- Государь, - ответил Сен-Люк, - вашему величеству грозит опасность.
- Опасность! - вскричали придворные.
- Да, господа; опасность, большая, настоящая, серьезная, такая
опасность, когда король нуждается во всех преданных ему людях, от самых
больших до самых маленьких. Убежденный в том, что при опасности, подобной
той, о которой я предупреждаю, ничья помощь не может быть лишней, я
пришел, чтобы сложить к ногам моего короля предложение своих скромных
услуг.
- Ага! - произнес Шико. - Видишь, сын мой, я был прав, когда говорил:
"Кто знает?"
Сначала Генрих III ничего не ответил: он смотрел на собравшихся. У
всех был взволнованный и оскорбленный вид. Но вскоре король различил во
взглядах придворных зависть, бушевавшую в сердцах большинства из них.
Отсюда он заключил, что Сен-Люк совершил нечто такое, на что
большинство собравшихся было неспособно, то есть что-то хорошее.
Однако Генриху не хотелось сдаваться так сразу.
- Сударь, - сказал он, - вы только исполнили свой долг, ибо вы
обязаны служить нам.
- Все подданные короля обязаны служить королю, я это знаю, государь,
- ответил Сен-Люк, - но в наши времена многие забывают платить свои долги.
Я, государь, пришел, чтобы заплатить свой, и счастлив, что ваше величество
соблаговолили по-прежнему считать меня в числе своих должников.
Генрих, обезоруженный этой неизменной кротостью а покорностью, сделал
шаг к Сен-Люку.
- Итак, - сказал он, - вы возвращаетесь только по тем причинам, о
которых сказали, вы возвращаетесь без поручения, без охранной грамоты?
- Государь, - живо сказал Сен-Люк, признательный за тон, которым
король обратился к нему, ибо в голосе его господина не было больше ни
упрека, ни гнева, - я вернулся просто, чтобы вернуться, и мчался во весь
опор. А теперь ваше величество можете бросить меня через час в Бастилию,
через два часа казнить, но свой долг я выполнил. Государь, Анжу пылает,
Турень вот-вот восстанет, Гиень поднимается, чтобы протянуть ей руку.
Монсеньер герцог Анжуйский побуждает Запад и Юг Франции к мятежу.
- И ему хорошо помогают, не так ли? - воскликнул король.
- Государь, - сказал Сен-Люк, поняв, куда клонит король, - ни советы,
ни увещания не останавливают герцога, и господин де Бюсси, несмотря на всю
свою настойчивость, не может излечить вашего брата от того страха, который
ваше величество ему внушаете.
- А, - сказал Генрих, - так он трепещет, мятежник! И улыбнулся в усы.
- Разрази господь! - восхитился Шико, поглаживая подбородок. - Вот
ловкий человек! И, толкнув короля локтем, сказал:
- Посторонись-ка, Генрих, я хочу пожать руку господина де Сен-Люка.
Пример. Шико увлек короля. После того как шут поздоровался с
приехавшим, Генрих неторопливым шагом подошел к своему бывшему другу и
положил ему руку на плечо.
- Добро пожаловать, Сен-Люк, - сказал он.
- Ах, государь, - воскликнул Сен-Люк, целуя королю руку, - наконец-то
я снова нахожу своего любимого господина!
- Да, но я тебя не нахожу, - сказал король, - или, во всяком случае,
нахожу таким исхудавшим, мой бедный Сен-Люк, что не узнал бы тебя, пройди
ты мимо.
При этих словах раздался женский голос.
- Государь, - произнес он, - не понравиться вашему величеству - это
такое несчастье.
Хотя голос был нежным и почтительным, Генрих вздрогнул. Этот голос
был ему так же неприятен, как Августу звук грома.
- Госпожа де Сен-Люк! - прошептал он. - А! Правда, я и забыл...
Жанна бросилась на колени.
- Встаньте, сударыня, - сказал король, - я люблю все, что носит имя
Сен-Люка.
Жанна схватила руку короля и поднесла к губам. Генрих с живостью
отнял ее.
- Смелей, - сказал Шико молодой женщине, - смелей, обратите короля в
свою веру, вы для этого достаточно хороши собой, клянусь святым чревом!
Но Генрих повернулся к Жанне спиной, обнял Сен-Люка за плечи и пошел
с ним в свои покои.
- Ну что, - спросил он, - мир заключен, Сен-Люк?
- Скажите лучше, государь, - ответил придворный, - что помилование
даровано.
- Сударыня, - сказал Шико застывшей в нерешительности Жанне, -
хорошая жена не должна покидать мужа.., особенно когда ее муж в опасности.
И он подтолкнул Жанну вслед королю и Сен-Люку.