Сен-Люк был прав, Жанна была права. Через восемь дней Бюсси это понял
и воздал должное их мудрости.
Уподобиться героям древних времен - значит стать на века идеалом
величия и красоты. Но это значит также раньше времени превратить себя в
старика. И Бюсси, позабывший о Плутархе, которого он перестал числить
среди своих любимых авторов с тех пор, как поддался разлагающему влиянию
любви, Бюсси, прекрасный, как Алкивиад, заботился теперь только о
настоящем и не проявлял более никакого пристрастия к жизнеописаниям
Сципиона или Баярда в дни их воздержания.
Диана была проще, естественней, как теперь говорят. Она жила,
повинуясь двум инстинктивным стремлениям, которые мизантроп Фигаро считал
врожденными у рода человеческого: стремлению любить и стремлению
обманывать. Ей даже и в голову не приходило возводить до философских
умозрений свое мнение о том, что Шаррон и Монтень называют честностью.
Любить Бюсси - в этом была ее логика. Принадлежать только Бюсси - в
этом состояла ее мораль. Вздрагивать всем телом при простом легком
прикосновении его руки - в этом заключалась ее метафизика.
Господин де Монсоро, - прошло уже пятнадцать дней с тех пор, как с
ним случилось несчастье, - господин де Монсоро, говорим мы, чувствовал
себя все лучше и лучше. Он уже уберегся от лихорадки благодаря холодным
примочкам - новому средству, которое случай или, скорее, Провидение
открыли Амбруазу Парэ, но тут внезапно на него обрушилась новая беда: граф
узнал, что в Париж только что прибыл монсеньер герцог Анжуйский вместе с
вдовствующей королевой и своими анжуйцами.
Монсоро беспокоился недаром, ибо на следующее же утро принц явился к
нему домой, на улицу Пти-Пэр, под тем предлогом, что жаждет узнать, как он
себя чувствует. Невозможно закрыть двери перед королевским высочеством,
которое дает вам доказательство столь нежного внимания. Господин де
Монсоро принял герцога Анжуйского, а герцог Анжуйский был весьма мил с
главным ловчим и в особенности с его супругой.
Как только принц ушел, господин де Монсоро призвал Диану, оперся на
ее руку и, несмотря на вопли Реми, трижды обошел вокруг своего кресла.
После чего он снова уселся в то самое кресло, вокруг которого, как мы
уже сказали, он перед тем описал тройную циркумваллационную линию. Вид у
него был весьма довольный, и Диана угадала по его улыбке, что он замышляет
какую-то хитрость.
Но все это относится к частной истории семейства Монсоро.
Возвратимся лучше к прибытию герцога Анжуйского в Париж,
принадлежащему к эпической части нашей книги.
Само собой разумеется, день возвращения монсеньера Франсуа де Валуа в
Лувр не прошел мимо внимания наблюдателей.
Вот что они отметили:
Король держался весьма надменно.
Королева была очень ласкова.
Герцог Анжуйский был исполнен наглого смирения и словно вопрошал всем
своим видом: "Какого дьявола вы меня звали, ежели сейчас, когда я тут, вы
сидите передо мной с такой надутой миной?"
Аудиенция была приправлена сверкающими, горящими, испепеляющими
взглядами господ Ливаро, Рибейрака и Антрагэ, которые, уже предупрежденные
Бюсси, были рады показать своим будущим противникам, что если предстоящая
дуэль и встретит какие-нибудь помехи, то, уж конечно, не со стороны
анжуйцев.
Шико в этот день суетился больше, чем Цезарь перед Фарсальской битвой.
Потом наступило полнейшее затишье.
Через день после возвращения в Лувр принц снова пришел навестить
раненого.
Монсоро, посвященный в малейшие подробности встречи короля с братом,
осыпал герцога Анжуйского льстивыми похвалами, чтобы поддержать в нем
враждебные чувства к Генриху.
Затем, так как состояние графа все улучшалось, он, когда принц отбыл,
оперся на руку своей жены и теперь уже обошел не три раза вокруг кресла, а
один раз вокруг комнаты.
После чего уселся в кресло с еще более удовлетворенным видом.
В тот же вечер Диана предупредила Бюсси, что господин де Монсоро
определенно что-то замышляет.
Спустя несколько минут Монсоро и Бюсси остались наедине.
- Подумать только, - сказал Монсоро, - что этот принц, который так
мил со мной, мой смертельный враг и что именно он приказал господину де
Сен-Люку убить меня.
- О! Убить! - возразил Бюсси. - Полноте, господин граф! Сен-Люк
человек чести. Вы сами признались, что дали ему повод и первым вынули
шпагу и что удар был вам нанесен в бою.
- Верно, но верно и то, что Сен-Люк действовал по подстрекательству
герцога Анжуйского.
- Послушайте, - сказал Бюсси, - я знаю герцога, а главное, знаю
господина де Сен-Люка. Должен сказать вам, что господин де Сен-Люк всецело
принадлежит королю, и отнюдь не принцу. А! Если бы вы получили этот удар
от Антрагэ, Ливаро или Рибейрака, тогда другое дело... Но что касается
Сен-Люка...
- Вы не знаете французской истории, как знаю ее я, любезный господин
де Бюсси, - сказал Монсоро, упорствуя в своем мнении.
На это Бюсси мог бы ему ответить, что если он плохо знает историю
Франции, то зато отлично знаком с историей Анжу и в особенности той его
части, где расположен Меридор.
В конце концов Монсоро встал и спустился в сад.
- С меня достаточно, - сказал он, вернувшись в дом. - Сегодня вечером
мы переезжаем.
- Зачем? - сказал Реми. - Разве воздух улицы Пти-Пэр для вас нехорош
или же у вас здесь мало развлечений?
- Напротив, - сказал Монсоро, - здесь у меня их слишком много.
Монсеньер герцог Анжуйский докучает мне своими посещениями. Он каждый раз
приводит с собой около трех десятков дворян, и звон их шпор ужасно
раздражает меня.
- Но куда вы отправляетесь?
- Я приказал привести в порядок мой домик, что возле Турнельского
дворца.
Бюсси и Диана, ибо Бюсси еще не ушел, обменялись влюбленными
взглядами, исполненными воспоминаний.
- Как! Эту лачугу? - воскликнул, не подумав, Реми.
- А! Так вы его знаете, - произнес Монсоро.
- Клянусь богом! - сказал молодой человек. - Как же не знать дома
главного ловчего Франции, особенно если живешь на улице Ботрейи?
У Монсоро, по обыкновению, шевельнулись в душе какие-то смутные
подозрения.
- Да, да, я перееду в этот дом, - сказал он, - и мне там будет
хорошо. Там больше четырех гостей не примешь. Это крепость, и из окна, на
расстояние в триста шагов, можно видеть тех, кто идет к тебе с визитом.
- Ну и? - спросил Реми.
- Ну и можно избегнуть этого визита, коли захочется, - сказал
Монсоро, - особенно ежели ты здоров.
Бюсси закусил губу. Он боялся, что наступит время, когда Монсоро
начнет избегать и его посещений.
Диана вздохнула.
Она вспомнила, как в этом домике лежал на ее постели потерявший
сознание, раненый Бюсси.
Реми размышлял, и поэтому первый из троих нашелся с ответом.
- Вам это не удастся, - заявил он, - Почему же, скажите на милость,
господин лекарь?
- Потому что главный ловчий Франции должен давать приемы, держать
слуг, иметь хороший выезд. Пусть он отведет дворец для своих собак, это
можно понять, но совершенно недопустимо, чтобы он сам поселился в конуре.
- Гм! - протянул Монсоро тоном, который говорил:
"Это верно".
- И кроме того, - продолжал Реми, - я ведь врачую не только тела, но
и сердца, и поэтому знаю, что вас волнует не ваше собственное пребывание
здесь.
- Тогда чье же?.
- Госпожи.
- Ну и что?
- Распорядитесь, чтобы графиня уехала отсюда.
- Расстаться с ней? - вскричал Монсоро, устремив на Диану взгляд, в
котором, вне всякого сомнения, было больше гнева, чем любви.
- В таком случае расстаньтесь с вашей должностью главного ловчего,
подайте в отставку. Я полагаю, это было бы мудро, ибо в самом деле: либо
вы будете исполнять ваши обязанности, либо вы не будете их исполнять. Если
вы их исполнять не будете, вы навлечете на себя недовольство короля, если
же вы будете их исполнять...
- Я буду делать то, что нужно, - процедил Монсоро сквозь стиснутые
зубы, - но не расстанусь с графиней.
Не успел граф произнести эти слова, как во дворе раздался топот копыт
и громкие голоса.
Монсоро содрогнулся.
- Опять герцог! - прошептал он.
- Да, это он, - сказал, подойдя к окну, Реми.
Он еще не закончил фразы, а герцог, пользуясь привилегией принцев
входить без объявления об их прибытии, уже вошел в комнату.
Монсоро был настороже. Он увидел, что первый взгляд Франсуа был
обращен к Диане.
Вскоре неистощимые любезности герцога еще больше открыли глаза
главному ловчему. Герцог привез Диане одну из тех редких драгоценностей,
какие изготовляли, числом не более трех или четырех за всю жизнь,
терпеливые и талантливые художники, прославившие свое время, когда
шедевры, несмотря на то что их делали так медленно, появлялись на свет
чаще, чем в наши дни.
То был прелестный кинжал с чеканной рукояткой из золота. Рукоятка
являлась одновременно и флаконом. На клинке была вырезана с поразительным
мастерством целая охота; собаки, лошади, охотники, дичь, деревья, небо
были соединены в гармоническом беспорядке, который надолго приковывал
взгляд к этому клинку из золота и лазури.
- Можно поглядеть? - сказал Монсоро, опасавшийся, не спрятана ли в
рукоятке какая-нибудь записка.
Принц опроверг его опасения, отделив рукоятку от клинка.
- Вам, охотнику, - клинок, - сказал он, - а графине - рукоятка.
Здравствуйте, Бюсси, вы, я вижу, стали теперь близким другом графа?
Диана покраснела.
Бюсси, напротив, сумел совладать с собой.
- Монсеньер, - сказал он, - вы забыли, что ваше высочество сами
просили меня сегодня утром зайти к господину де Монсоро и узнать, как он
себя чувствует. Я, по обыкновению, повиновался приказу вашего высочества.
- Это верно, - сказал герцог.
После чего он сел возле Дианы и вполголоса повел с ней разговор.
Через некоторое время герцог сказал:
- Граф, в этой комнате - комнате больного, ужасно жарко. Я вижу,
графиня задыхается, и хочу предложить ей руку, чтобы прогуляться по саду.
Муж и возлюбленный обменялись свирепыми взглядами.
Диана, получив приглашение, поднялась и положила свою руку на руку
принца.
- Дайте мне вашу руку, - сказал граф де Монсоро Бюсси.
И главный ловчий спустился в сад вслед за женой.
- А! - сказал герцог. - Вы, как я вижу, совсем поправились?
- Да, монсеньер, и я надеюсь, что скоро буду в состоянии сопровождать
госпожу де Монсоро повсюду, куда она отправится.
- Великолепно! Но до тех пор не стоит утомлять себя.
Монсоро и сам чувствовал, насколько справедлив совет принца.
Он уселся в таком месте, откуда мог не терять принца и Диану из виду.
- Послушайте, граф, - сказал он Бюсси, - не окажете ли вы мне
любезность отвезти госпожу де Монсоро в мой домик возле Бастилии? По
правде говоря, я предпочитаю, чтобы она находилась там. Я вырвал ее из
когтей этого ястреба в Меридоре не для того, чтобы он сожрал ее в Париже.
- Пет, сударь, - сказал Реми своему господину, - пет, вы не можете
принять это предложение.
- Почему же? - спросил Бюсси.
- Потому, что вы принадлежите к людям монсеньера герцога Анжуйского и
монсеньер герцог Анжуйский никогда не простит вам, что вы помогли графу
оставить его с носом.
"Что мне до того!" - уже собрался воскликнуть горячий Бюсси, когда
взгляд Реми призвал его к молчанию.
Монсоро размышлял.
- Реми прав, - сказал он, - об этом нужно просить не вас. Я сам
отвезу ее, ведь завтра или послезавтра я уже смогу поселиться в том доме.
- Безумие, - сказал Бюсси, - вы потеряете вашу должность.
- Возможно, - ответил граф, - но я сохраню жену.
При этих словах он нахмурился, что вызвало вздох у Бюсси.
И действительно, тем же вечером граф отправился со своей женой в дом
возле Турнельского дворца, хорошо известный нашим читателям.
Реми помог выздоравливающему обосноваться там.
Затем, так как он был человеком безгранично преданным и понимал, что
в этом тесном жилище любовь Бюсси, оказавшаяся под угрозой, будет очень
нуждаться в его содействии, он снова сблизился с Гертрудой, которая начала
с того, что отколотила его, и кончила тем, что простила ему.
Диана снова поселилась в своей комнате, выходящей окнами на улицу,
комнате с портретом и белыми, тканными золотом занавесками у кровати.
От комнаты графа Монсоро ее отделял всего лишь коридор.
Бюсси рвал на себе волосы.
Сен-Люк утверждал, что веревочные лестницы достигли самого высокого
совершенства и прекрасно могут заменить лестницы обыкновенные.
Монсоро потирал руки и улыбался, представляя себе досаду монсеньера
герцога Анжуйского.