Король был погружен в глубокую задумчивость, которая обещала планам господ Гизов легкий успех.

Он посетил склеп вместе со всей братией, приложился к раке и, в завершение церемонии, стал усиленно бить себя кулаками в грудь, бормоча самые мрачные псалмы.

Приор приступил к своим увещаниям, которые король выслушал все с тем же глубоко покаянным видом.

Наконец, по сигналу герцога де Гиза, Жозеф Фулон склонился перед королем и сказал ему:

- Государь, а теперь не угодно ли будет вам сложить вашу земную корону к ногам вечного владыки?

- Пойдемте, - просто ответил король.

И тотчас же все монахи, стоявшие шпалерами по пути короля, двинулись к кельям, в видневшийся слепа главный коридор.

Генрих выглядел очень смягченным. Он по-прежнему бил себя кулаками в грудь, крупные четки, которые он торопливо перебирал, со стуком ударялись о черепа из слоновой кости, подвешенные к его поясу.

Наконец подошли к келье; на пороге ее возвышался Горанфло, раскрасневшийся, с глазами, сверкающими, подобно карбункулам.

- Здесь? - спросил король.

- Здесь, - откликнулся толстый монах.

Королю было от чего заколебаться, потому что в конце коридора виднелась довольно таинственного вида дверь или, вернее, решетка, выходящая на крутой скат, за которой глазу представала лишь кромешная тьма.

.Генрих вошел в келью.

- Hie porlus salutis? "Здесь спасительная гавань? (лат.)" - прошептал он взволнованным голосом.

- Да, - ответил Фулон, - спасительная гавань здесь!

- Оставьте нас, - сказал Горанфло с величественным жестом.

Дверь тотчас же затворилась. Шаги монахов смолкли вдали.

Король, заметив скамеечку в глубине кельи, сел и сложил руки на коленях.

- А, вот и ты, Ирод, вот и ты, язычник, вот и ты, Навуходоносор! - сказал, без всякого перехода, Горанфло, упершись в бока своими толстыми руками.

Король, казалось, был удивлен.

- Это вы ко мне обращаетесь, брат мой? - спросил он.

- Ну да, к тебе, а к кому же еще? Сыщется ли такое бранное слово, которое бы не сгодилось для тебя?

- Брат мой! - пробормотал король.

- Ба! Да у тебя тут нет братьев. Давно уже я размышляю над одной проповедью.., ты ее услышишь... Как всякий хороший проповедник, я делю ее на три части. Во-первых, ты - тиран, во-вторых - сатир, и, наконец, ты - низложенный монарх. Вот об этом-то я и буду говорить.

- Низложенный монарх! Брат мой... - возмутился почти скрытый темнотой король.

- Вот именно. Тут тебе не Польша, удрать тебе не удастся...

- Это западня!

- Э! Валуа, знай, что король всего лишь человек, пока он еще человек.

- Это насилие, брат мой!

- Клянусь Спасителем, уж не думаешь ли ты, что мы заперли тебя, чтобы с тобой нянчиться?

- Вы злоупотребляете религией, брат мой.

- А разве религия существует? - воскликнул Горанфло.

- О! - произнес король. - Чтобы святой говорил такие слова!

- Черт побери, я это сказал.

- Вы погубите свою душу.

- А разве можно погубить душу?

- Вы говорите, как безбожник, брат мой.

- Ладно, без глупостей! Ты готов, Валуа?

- Готов к чему?

- К тому, чтобы отречься от короны. Мне поручили предложить тебе это: я предлагаю.

- Но вы совершаете смертный грех.

- Э, - произнес Горанфло с циничной улыбкой, - я имею право отпускать грехи и заранее даю себе отпущение. Ну ладно, отрекайся, брат Валуа.

- От чего?

- От французского трона.

- Лучше смерть.

- Ну, что ж, тогда ты умрешь... Ага! Вот и приор. Он возвращается.., решайся.

- У меня есть гвардия, друзья. Я буду защищаться.

- Возможно, но сначала тебя убьют.

- Дай мне, по крайней мере, подумать минуту.

- Ни минуты, ни секунды.

- Вы слишком усердствуете, брат мой, - сказал приор. И он сделал королю знак рукой, который говорил:

"Государь, ваша просьба удовлетворена". После чего приор снова вышел за дверь. Генрих глубоко задумался.

- Что ж, - сказал он, - принесем эту жертву. Размышления Генриха длились десять минут. В окошечко в дверях кельи постучали.

- Готово, - сказал Горанфло, - он согласен. Из коридора до короля донесся шепот, выражавший радость и удивление.

- Прочтите ему акт, - сказал голос. Звук его заставил короля вздрогнуть и даже бросить взгляд на решетку, которой было заделано дверное окошечко.

Рука какого-то монаха протянула Горанфло через прутья свернутый трубкой пергамент.

Горанфло с большим трудом прочитал этот акт королю; страдания того были так велики, что он закрыл лицо руками.

- А если я откажусь подписать? - воскликнул король плаксивым тоном.

- В таком случае вы себя погубите дважды, - откликнулся голос герцога де Гиза, приглушенный капюшоном. - Считайте, что вы уже мертвы для мира, и не вынуждайте подданных проливать кровь человека, который был их королем.

- Вам не заставить меня, - сказал Генрих.

- Я предвидел это, - шепнул герцог сестре, лоб ее был нахмурен, а в глазах читался страшный замысел.

- Ступайте, брат, - добавил он, обращаясь к Майенну, - пусть все вооружатся и будут готовы?

- К чему? - спросил жалобно король.

- Ко всему, - ответил Жозеф Фулон. Отчаяние короля удвоилось.

- Проклятие! - воскликнул Горанфло. - Я ненавидел тебя, Валуа, но теперь я тебя презираю. Давай подписывай, иначе я убью тебя своими собственными руками.

- Погодите, - сказал король, - погодите, пока я вверю себя воле всевышнего и он ниспошлет мне смирение.

- Он опять собирается думать! - возмутился Горанфло.

- Оставьте его в, покое до полуночи, - сказал кардинал.

- Благодарю, милосердный христианин, - воскликнул исполненный отчаяния король. - Бог воздаст тебе!

- А у него действительно расслабление мозга, - сказал герцог де Гиз.

- Мы оказываем Франции услугу, свергая его с трона.

- Все равно, - заметила герцогиня, - какой бы он ни был слабоумный, я буду иметь удовольствие его постричь.

Во время этого диалога Горанфло, скрестив на груди руки, осыпал Генриха самыми грубыми ругательствами и перечислял все его прегрешения.

Внезапно снаружи монастыря раздался глухой шум.

- Тише! - крикнул голос герцога де Гиза. Воцарилась глубочайшая тишина. Вскоре они поняли, что это гудят двери аббатства под чьими-то сильными и равномерными ударами.

Прибежал обратно Майенн со всей быстротой, какую допускала его толщина.

- Братья, - сказал он, - у главного входа отряд вооруженных людей.

- Это за ним, - сказала герцогиня.

- Тем более ему надо поторопиться с подписью, - заметил кардинал.

- Подписывай, Валуа, подписывай! - закричал громовым голосом Горанфло.

- Вы дали мне срок до полуночи, - умоляюще сказал король.

- А ты уже и обрадовался, рассчитываешь на помощь.

- Конечно, у меня еще есть возможность...

- Умереть, если вы сию же минуту не подпишете, - прозвучал повелительный и резкий голос герцогини.

Горанфло схватил короля за руку и протянул ему перо.

Шум снаружи усилился.

- Еще один отряд, - сказал прибежавший монах. - Они окружают паперть и обходят слева.

- Скорей, - нетерпеливо вскричали Майенн и герцогиня.

Король обмакнул перо в чернила.

- Швейцарцы! - явился с сообщением Жозеф Фулон. - Они занимают кладбище справа. Аббатство полностью окружено.

- Ну что ж, мы будем обороняться, - ответил решительно герцог Майеннский. - Ни одна крепость не сдастся на милость победителя, имея такого заложника.

- Подписал! - взвыл Горанфло, вырывая лист из рук Генриха, который, сраженный всем этим, закрыл лицо капюшоном, а поверх него - руками.

- Значит, мы - король, - сказал кардинал герцогу. - Унеси поскорей этот драгоценный пергамент.

Король, в порыве горя, опрокинул маленькую ч единственную лампу, освещавшую эту сцену, но пергамент был уже в руках у герцога де Гиза.

- Что делать? Что делать? - спросил прибежавший со всех ног монах, под рясой которого угадывался самый настоящий дворянин в самом полном вооружении. - Явился Крийон с французской гвардией и вот-вот высадит двери. Прислушайтесь!..

- Именем короля! - донесся мощный голос Крийона.

- Чего там! Нет больше короля, - ответил Горанфло через окно кельи.

- Какой разбойник это сказал? - откликнулся Крийон.

- Я! Я! Я! - выкрикнул из темноты Горанфло с самой вызывающей надменностью.

- Попытайтесь разглядеть этого дурня и всадите ему парочку пуль в брюхо, - приказал Крийон.

А Горанфло, видя, что гвардейцы взяли мушкеты наизготовку, немедленно нырнул обратно в келью и плюхнулся на свой мощный зад посреди нее.

- Ломайте двери, господин Крийон, - приказал среди всеобщей тишины голос, от которого встали дыбом волосы у всех настоящих и мнимых монахов, находившихся в коридоре.

Тот, кому принадлежал этот голос, отделившись от остальных, подошел к ступеням аббатства.

- Повинуюсь, государь, - ответил Крийон и со всего размаха ударил по главной двери топором. От этого удара содрогнулись стены.

- Что вам надо? - спросил дрожащий приор, выглядывая в окно.

- А! Это вы, мессир Фулон, - произнес все тот же высокомерный и спокойный голос. - Верните-ка мне моего шута, он решил заночевать тут у вас в одной из келий. Мне нужен мой Шико. Я скучаю без него в Лувре.

- Зато я очень весело провожу время, сын мой, - ответил Шико, сбрасывая капюшон и расталкивая толпу монахов, отшатнувшихся от него с воплями ужаса.

В это мгновение герцог Гиз, по приказу которого был принесен светильник, прочел с таким трудом добытую и еще не просохшую подпись внизу акта об отречении:

"Шико первый"

- Шико Первый, - воскликнул он, - тысяча проклятий!

- Мы погибли, - сказал кардинал, - бежим!

- Вот тебе, - приговаривал Шико, стегая веревкой, заменявшей ему пояс, полубесчувственного Горанфло. - Вот тебе!